Мария Глушко - Год активного солнца

Она покачала головой, крепче прижала к себе девочку. Сквозь рубашонку чувствовала, как пульсирует все ее тельце.

Ирина принесла в чашке воду и мокрую салфетку. В комнате остро запахло уксусом. Напоить Ленку не удалось — она стискивала зубы и отворачивалась. Ирина смочила ей губы, обложила голову салфеткой. Ленка длинно простонала и открыла блестевшие от жара бессмысленные глаза.

Ирина смотрела на дочь, покусывая губы, по щекам ее сыпались слезы.

Александр Степанович тихонько похлопывал ладонью по ее плечу.

Комнату протянуло сквозняком, появился Юрий, за ним вошли две женщины в белых халатах. Та, что постарше, сказала строго:

— Дайте свет и выйдите все, кроме матери.

Александр Степанович и Юрий отошли к дверям. Ирина забрала у Киры Сергеевны Ленку, глазами попросила: не уходи.

Женщина помоложе — медсестра — поставила на стол черный ящичек, открыла его.

Врач приказала раздеть Ленку, долго слушала ее, мяла пальцами кожу, давила щеки, пытаясь заглянуть в рот. Ленка от прикосновений вздрагивала, закатывалась криком.

Ирина дергала бровями, как будто и ей было больно.

— Будем забирать, — сматывая трубки, сказала врач. — Острое респираторное заболевание, угроза пневмонии.

Ирина всхлипнула. Врач поглядела на нее, сказала:

— Одевайте ребенка.

Суетясь и мешая друг другу, одели плачущую Ленку. Кира Сергеевна подала ее Ирине, сказала:

— Сейчас оденусь и тоже поеду.

Врач остановилась у дверей.

— Поедет мать, бабушек и дедушек мы не возим!

Она вышла, за ней — медсестра с непригодившимся черным ящичком.

Ленка тянула к Кире Сергеевне руки, кричала:

— Кира, хочу с тобой! Кира!

— Сейчас, сейчас…

Кира Сергеевна побежала к себе, сорвала халат, путаясь в рукавах, надела блузку.

Посмотрю, как вы меня не повезете, посмотрю!

В прихожей Ленка вцепилась ей в руку.

— Кира, не отдавай меня!

— Я с тобой, с тобой!

И в лифте Ленка держалась за руку Киры Сергеевны. Она устала плакать и теперь поскуливала, приложившись щекой к Ирининому плечу.

Врач уже сидела в санитарном «рафике» рядом с водителем. Кира Сергеевна подошла к машине:

— Я бы тоже хотела поехать… Пожалуйста… — она удивилась, как слабо и робко произнесла это.

— Возить бабушек у нас транспорта не хватит! — отрезала врач. Крикнула Ирине: — Мамочка, садитесь скорее, вы не одна у нас!

Живодерка! — выругалась про себя Кира Сергеевна. Сейчас она чувствовала себя бесправной и беспомощной перед непостижимыми правилами, которые неизвестно кто выдумал.

Ирина с рыдающей Ленкой уже сидели в машине, из подъезда выбежал, на ходу надевая пиджак, Юрий, за ним — Александр Степанович.

Юрий решительно зашагал к машине. Врач высунулась поверх опущенного стекла, пропела низким, толстым голосом:

— Това-арищи, нельзя же так!

Но Юрий рванул дверцу, вскочил на подножку.

Надо бы и мне так, подумала Кира Сергеевна, но уже заурчал мотор, заглушая Ленкин плач, вылетело едкое облачко газа, машина развернулась и укатила.

Сразу стало тихо, темно и пусто. По черному небу мчались серые облака, у подъездов темнели кусты роз, далеко в слободке густо лаяли собаки.

— Пошли, — сказал Александр Степанович и обнял ее за плечи.

Она опять посмотрела на небо с голой и бледной луной в разрыве облаков, на свои тревожно освещенные окна.

— Я поеду туда. — Она взглянула на часы, но ничего не поняла. — Поеду в больницу.

— Что ты, Кириллица… Уже три часа, троллейбусы не ходят.

Она замерзла, передернула плечами, но все стояла, соображая, далеко ли пешком. Потом вспомнила, что не знает, в какую больницу повезли Ленку. Не догадалась спросить.

— Пошли, может, Ирина позвонит, — сказал Александр Степанович.

Они поднялись в лифте, вошли в распахнутую дверь — ее никто не догадался захлопнуть. Кира Сергеевна нашла на кухне сигареты Ирины, закурила. Александр Степанович поставил на газ чайник.

Это мне наказание, опять подумала она. Не от бога — от жизни наказание. У меня, видите ли, Время Работы, а семья мешает, значит, и Ленка мешает. Каждый ушел в свое, до Ленки и дела никому нет — вот жизнь и ударила по самому больному.

Она курила мало и редко, больше баловалась, а сейчас прикончила сигарету до фильтра, и ее слегка тошнило.

— Не паникуй, Кириллица, все утрясется… Через неделю Ленка будет дома, вот увидишь.

Он гладил ее руки своими большими теплыми ладонями, они сидели рядом, как когда-то, когда болела маленькая Ирина, а они были молодыми. Никогда и ничего она так не пугалась, как болезней Ирины, сразу ударялась в панику, изводила врачей, изводилась сама, не спала ночи, и Александр Степанович с ней не спал, сидел вот так же рядом, гладил и целовал ей руки, поил чаем и повторял свое привычное: «Все утрясется». Ей становилось легче, спокойнее. Чувствовала, что рядом — человек, который главнее и сильнее ее, его надежные руки отведут беду.