Станислав Токарев - Парамонов покупает теплоход

— Дядя, не разменяете по три копейки? — на ладони мальчика лежал двугривенный. — Пить хочется, а в киоске не меняют.

— Нету. — Занятый своими мыслями, Емельян устремился дальше. Но вдруг круто остановился и сунул руки в карманы. Трёхкопеечная монета тотчас нашлась. Он мысленно обругал себя и побежал вслед за мальчиком.

— Эй, пацан? Эй, дружок! Держи!

— Дядя, а у меня нет сдачи. Только вот! — И парнишка показал ему всё тот же двугривенный.

Емельян задумался.

— Значит, ага. Ты слушай! Возьми, попей и случай-то этот запомни, запомни! А потом вырастешь большой, как я, и у тебя другой мальчишка — такой, как ты сейчас, — попросит три копейки на стакан воды. И ты ему дай. И вели, как я тебе, тоже это запомнить. И он тоже пусть, когда подрастёт, напоит водой другого — маленького. Видишь, какая интересная штука получится — наши с тобой три копейки станут переходить и дойдут до тридцатого века, даже дальше, и там кто-то на них воды напьётся…

Оставив озадаченного подростка размышлять над его словами, Емельян мчался домой рассказать Аннушке, как додумался до того, что такое — чувство перспективы, без которого хозяйственник способен превратиться и слепого крота. Это чувство, что сделанное тобой при всей кажущейся незаметности уходит в даль времени.

Впрочем, Аннушки ещё наверняка не было дома. Ещё предстояло ему побродить возле арки, замыкающей корпуса, в ожидании, когда послышится издалека в вечерней тишине дробь её каблуков. Ещё из беседки, где комбинатский рабочий люд в темноте довершает — на ощупь, что ли? — партию в домино, донесётся до него: «Вот что значит молодая-то жена!» Он бродил и про себя обзывал Залёткина старым самодуром — повадился, понимаешь, после работы диктовать Анне Петровне какие-то воспоминания.

Справедливости ради надо заметить, что среди выдержек стенограммы, которые по возвращении зачитывала Емельяну восторженная Аннушка, содержался ряд интересных и поучительных эпизодов. Довольно точно воспроизводя слог генерального директора, исполненный канцелярского величия, невольно копируя даже и голос его, подобный однотонному гудению большого шмеля, она читала:

«Будучи молодым инженером, мне доводилось нередко присутствовать при задушевных беседах, которые проводил со своими сотрудниками Василий Антонович Кормунин, отдельные из которых запали мне в память. Василий Антонович много повествовал о встречах с Григорием Константиновичем Орджоникидзе. Серго делился с соратниками, как, читая книгу академика И.П. Павлова „Условные рефлексы“, он набрёл на ценную мысль, что главное условие достижения цели — существование препятствий. При этом, вспоминал Василий Антонович, Серго едко высмеивал одного руководителя, который, получая указание взять трудную программу, заранее заявлял, что у него не выйдет. „И с этим "не выйдет", — восклицал Орджоникидзе, — он удалялся, с этим "не выйдет" жил, с этим "не выйдет" спал. Что если приказать ему почитать "Условные рефлексы"?“ В заключение Василий Антонович с присущим ему юмором заявил: „Я отнюдь не рассчитываю, что вы, молодые итээровцы, сейчас же побежите штудировать труды академика И.П. Павлова. Я и сам, признаюсь, этого не сделал, оправдываясь загруженностью, хотя невозможно сравнить количество моих дел с занятостью товарища Орджоникидзе. Но я надеюсь, что его слова послужат вам уроком, как они послужили мне“. В.А. Кормунин, будучи выдающимся командиром нашей индустрии, в своей практике на деле осуществлял данное положение, каковым стараюсь руководствоваться и я».

Своё чтение Аннушка перемежала дневными новостями, их у неё скапливалось множество. Опять поехали колготы; у старшей машинистки внучка сдала в металлолом совершенно новую гусятницу; начальник планового отдела обладает на диво неразборчивым почерком, и она пять раз печатала, ломая голову, слово «лягву», пока не догадалась, что это — «между». При всём том она ухитрялась волчком вертеться на кухоньке размером с чулан, исполненная намерения приготовить мужу что-нибудь из блюд почерпнутых со страниц книги «Кушанья народов СССР» — что-нибудь упоительное. Например, «бозбаш эчмиадзинский». Или «кололак чехаркуни». И действительно, вскоре поспевало, издавая запахи, каких нет в природе, обжигающее варево. Емельян, бесстрашно отправляя в рот первую ложку, уверял, что испытывает блаженство. «Чистый нектар!» И, задумчиво пожевав, вдруг спрашивал: «А что бы я, Аннушка, сейчас ещё съел?» Она изо всех сил зажмурилась: «Подожди, не подсказывай… Ты бы съел… луковку. Нет? Нет, нет, правда, я угадала?»