Борис Ряховский - Отрочество архитектора Найденова

Седой, холодея от собственной отваги, спросил хрипло:

— Фарид, покажи дымяка.

Гости сами хотели бы взглянуть на дымяка и разом повернулись к Жусу: что он? Хозяин ответил, что ему пора в контору.

Жус, прощаясь за воротами с каждым за руку, взглянул в руки Седому, ласково дунул в головку белой, так что у нее легли перышки чуба, сказал:

— Возьми за нее пятьдесят рублей и нашу дружбу.

— Я сам хочу ее спарить, — заговорил поспешно Седой, Слова были заготовлены, он задохнулся и сипло, без воздуха закончил: — С рябым!.. Гад буду, честное слово!

Жус улыбнулся ему снисходительно и ласково. Он был красавец: золотисто-смуглое лицо, алые улыбчатые губы и прямой четкий нос. Нежные карие глаза глядели из-под смоляной, нависшей до бровей гривы.

— Может, что твоему рябому подберу? — Он пожал локоть Седому. — Заходи вечерком.

Затем он шагнул к стоявшему у ворот серому «Москвичу», нагнул красивую черную голову, влезая в кабину, так что туго обтянул лопатки его легкий кремовый пиджак, сказал что-то сидевшему за рулем человеку. «Москвич» рванул с места.

Они остановились на перекрестке возле автобуса — Коля Цыган, старик Раков, Мартын, Седой, Чудик и Нелюб. Братья Балды отстали: побежали, видать, к станкам. Шел спор, каждый из знавших птиц Жуса высказывал предположение, с кем собирается тот спарить белую. Старик Раков всех перебивал, твердил: соедини линию жусовского дымяка, эту высокую кровь, с линией беспородной белой — и распалась порода, погибла!

Чудик уверял, что он бы с Жуса за белую содрал сотню. Для него, впавшего в пауперизм — кстати, по причине не социального характера, — сто рублей были огромной суммой.

Старик Раков зло пучил на Чудика глаза из-за раковин стекол, говорил, что Жус сроду бы не дал за белую сто рублей, белая даже не бьет, а мотает. Седой резко перебил своего учителя рисования:

— Она бьет!

— Бьет она, — подтвердил Нелюб рассеянно, без перехода продолжил: — Что же я Вениамину не сказал?.. Мы получили дамские босоножки. Чехословакия.

Цыган полез в автобус, Чудик прикуривал, Нелюб двинулся было прочь и отошел уже шагов на пять, когда Мартын сказал:

— Я даю за белую триста рублей.

Голубятники, обернувшись и замерев, глядели на Мартына как на самоубийцу: этот жираф собирается перебежать дорогу Жусу? Разве у него прошлым летом не забрали из сарая всю птицу, после чего он свой новый завод прячет в каком-то погребе?.. Если он перехватит эту белую у Жуса, ее и в погребе отыщут и заберут вместе с птицами, купленными за его трудовые, — отыщут и заберут, хоть закажи он в своем депо железную дверь: автогеном дверь разрежут и заберут. И не найдут ни воров, ни птицу.

— Бери сейчас деньги, голубку принесешь в отделение дороги в конце дня. Мой кабинет на первом этаже… — Мартын достал рыжий бумажник. На сгибах он потемнел, лопнул и был прошит мелкой стежкой. Пахнул бумажник, как бабушкин молитвенник, — старой опрятной одеждой, лежалой бумагой, чистым телом, этот сложный запах был чуть подкрашен сладковато-медовым ладанковым душком, источала его, понял Седой, вложенная в бумажник сухая веточка джиды с острыми серебристо-серыми листьями и желтыми, как мотыльки, цветочками. Веточка зацепилась за новую купюру, когда Мартын вытягивал ее, зажав прямыми пальцами. Он осторожно стряхнул веточку обратно в кожаное нутро.

— …Бери, Седой, я тебе пару бухарских продам за эти деньги! — сыпал словами Чудик. — Еще две сотни добавишь, я уступлю желтого! (Чудиковский желтый был известной птицей.) Отдам желтого за четыреста пятьдесят! Раз пошла такая пьянка!..

— Спорь с Седым на желтого, — прервал Цыган Чудика. — Всю его птицу против твоего желтого.

Чудик приоткрыл беззубый рот.

— Само собой, белая не в счет, — добавил тут же Седой. Возбудили ли их утренние события — шухер, белая на крыше школы — или расходиться не хотелось, был еще восьмой час, — все кинулись уговаривать Чудика поспорить Он отбивался: на что ему были нужны безродные кулики Седого? Дело не состоялось бы, не шепни Цыган Седому:

— Кричи — я тебе продал кучеровского плёкого.

Цыган отвел в сторону Чудика, уверял в благородном происхождении плёкого: Кучеров был на Оторвановке тем же, чем Жус на Курмыше.

Чудик сдался, замахал:

— Идет, Седой!.. Ты ставишь плёкого и полмешка просянки! Условия спора были также подходящи: три связанных маховых пера — и пускать с носка. Седой помчался домой: желтый был его, выиграет он спор, выиграет! Три связанных пера — и с носка! Да сизачка с пятью связанными перьями уйдет!.. Белую спарить с желтым — какие дети пойдут!..