Чингиз Айтматов - Соперники

— Кто разрешил бросить работу? — задыхаясь от злобы, проговорил Каратай, вплотную подойдя к столпившимся поливщикам.

— Закрой воду! Отвечать за твое воровство мы не намерены!

— Не закрою! — заорал Каратай и, обезумев, замахнулся кетменем.

Но кто-то успел подставить свой кетмень. Звякнуло железо, в темноте брызнули искры.

— Ты что?!

Поливщики навалились на Каратая и вырвали у него из рук кетмень. Каратай отбивался кулаками, на нем трещала мокрая рубаха, он падал от ударов и снова поднимался, разъяренный и страшный.

— Вали его, вяжи!

Все это произошло так неожиданно, что оцепеневшая Канымгуль только сейчас пришла в себя.

— Не трогайте его! Не бейте! — кинулась она к дерущимся, расталкивая их, и повисла на шее у Каратая, мотаясь из стороны в сторону. — Уходите, уходите отсюда! Вы не виноваты, вас никто не обвинит, сам будет отвечать! — выкрикивала она. — Уходите, оставьте его! Не бейте!

— Не мы начали, он сам полез!

— Ладно, мы уйдем, но этого так не оставим, разберемся где надо!

Угрожая и ругаясь, поливщики пошли через поле на дорогу.

— Вернитесь! Вернитесь назад, кому говорю! — рванулся Каратай, разжимая руки Канымгуль и отпихивая ее от себя.

Но люди уходили, не отзываясь.

Молча, со всей силой сжимала Канымгуль Каратая в своих объятиях. Он тоже молча, с остервенением сбрасывал с себя ее руки, толкал в грудь, но она снова и снова припадала к нему, цепляясь за его одежду.

Когда не стало слышно голосов поливщиков, обессиленный Каратай смирился.

И стало тихо вокруг, будто после грозы. Остывала горячая, душная ночь. Остывала сухая земля. Со стороны арыка тянуло терпким запахом молочая. Сонно, лениво квакали на канале лягушки-полуночницы. По темным зарослям колючек бродила беглая верблюдица с верблюжонком. Протяжно и нежно звала она его за собой и похрустывала, пережевывая колючие стебли.

Все было как всегда, будто ничего в жизни не изменилось. И только рядом, в нескольких шагах от Каратая, клокотала в черной промоине вода, шумным, непокорным потоком уходила она вниз по ложбине. А он стоял, понуро опустив плечи, и все еще тяжело дышал. Канымгуль слышала, как колотилось его сердце. Вот снесло в арыке остатки запруды, и вода зашумела еще громче и злее.

— Разве я для себя? — ни к кому не обращаясь, произнес Каратай упавшим голосом. — Я для колхоза. Воды нет. Земля горит…

Чувство безмерной жалости к мужу захлестнуло Канымгуль.

— Что ж ты наделал? — негромко сказала она.

Каратай вздрогнул, оторвал от себя руки жены и с силой отстранил ее.

— Уходи! — угрожающе проговорил он. — Уходи отсюда! Кому говорю!

Канымгуль молча повернулась и пошла, срывая на ходу метелки курая. Она теребила их нервными пальцами, выбрасывала и снова срывала. А Каратай постоял еще немного и побрел к шлюзам…

Сколько времени прошло — неизвестно, но скоро наступит рассвет.

Каратай лежит плашмя на земле. Так вот, обняв землю, лежит человек, когда он остается одни на один с нею, с землей. Она все понимает — и горе, и радость, ей можно поведать свои тяжелые думы.

Может быть, не желая его тревожить, так тихо, так робко занималась заря. И ветерок с гор ласкался к нему, ложился рядом, поглаживая разбитые руки и ноющее тело. Но вот кто-то бесшумно подошел, опустился рядом, погладил голову, плечи. Теплые, родные, бережные руки. Они снимали боль, снимали с души обиду. Каратай боялся пошевельнуться, боялся вспугнуть свое счастье, которое всегда было рядом с ним, но которое он так редко замечал.

«Не видать мне добра, Канымгуль, — подумал Каратай. — Стыдно в глаза тебе посмотреть. Я не знал тебе цену. Прости… Ты была счастлива, а я разбил твое счастье. Ничего не поделаешь, и ты поняла, наверно, что счастье не только дома, у очага, оно и в поле, оно с людьми связано…»

— Вставай, Каратай, Сабырбек идет! — шепнула Канымгуль.

Каратам тяжело поднялся, не глядя жене в глаза.

— На, надень, в поле нашла. — Она протянула ему войлочную шляпу, подоткнула рубаху, отряхнула с нее землю. — Я пойду домой, а ты потом приедешь, лошадь за курганом пасется, — проговорила она и быстро пошла.

Сабырбек не спеша ехал вдоль арыка. Порой он привставал на стременах, всматривался в местность, видно прикидывая, где лучше проложить новый арык.

Каратай стоял, кусая губы. Деваться было некуда.

Легче умереть от руки врага, чем держать ответ перед другом.

1955.