Владимир Дягилев - Доктор Голубев

Генерал Луков постучал карандашом по графину. «Ага, не нравится?» — злорадствовал Песков и, словно не расслышав предупреждающего стука, продолжал:

— Мой состав преступления лишь в том, что я противник бессмысленного экспериментирования.

Генерал Луков пытался что-то сказать. Песков не дал себя перебить:

— Позвольте… А тут без достаточных оснований иди на серьезную операцию, вводи пенициллин в перикард, применяй стрептомицин…

Майор Дин-Мамедов вскочил с места. Песков видел, как Голубев тянул его за рукав, но Дин-Мамедов не слушался:

— Вы вообще всё тормозите. Любую инициативу глушите. Это все знают. Все видят…

В зале поднялся сильный шум. Часть врачей с интересом смотрела на Пескова, часть повернулась в сторону майора Дин-Мамедова. Кто-то в задних рядах аплодировал. Слышались возгласы:

— Зачем он перебивает? Скажите ему, чтобы сел.

— Пусть говорит, Это лучше, чем слушать латинскую мешанину.

Генерал Луков, краснея, хлопнул ладонью по столу, крикнул:

— Прекратить шум! — Шум оборвался. — У нас совещание, а не сходка. Майор Дин-Мамедов, еще одно слово, и я удалю вас из зала. Продолжайте, полковник Песков.

— Я не могу, кх… кх… не могу в такой обстановке говорить, — пробормотал Песков и сошел с трибуны.

Ему стало трудно дышать, точно невидимая рука схватила за сердце, сжала до боли и не отпускала. Он несколько раз глубоко вздохнул и начал себя успокаивать: «Еще не все. Еще неизвестно, что скажет начальник управления».

Ожидать пришлось долго. Желающих поговорить оказалось много.

— Я, товарищи, не специалист в области медицины, потому медицинской стороны дела не буду касаться, — говорил Бойцов. — Я буду говорить о другой стороне дела, о человеческой. Всегда ли внимательно и серьезно относятся нас к человеку? «Болтология-с», — раздраженно подумал Песков.

— Я приведу один пример, — продолжал Бойцов. — Нынче летом я был в отпуске на родине. Присутствовал в МТС на партийном собрании. Коммунисты крепко проработали одного товарища за то, что он никогда не выступает с критикой. И что бы вы думали? Этот товарищ — фамилия его Синяков — через день приносит в партийную организацию справку от врача-психиатра и просит пробрать тех, кто критиковал его на собрании, якобы за оскорбление личности. Справка, выданная врачом, была следующая.

Бойцов достал записную книжку и прочитал:

— «Дана гражданину Синякову в том, что он — Синяков — по своему психическому состоянию высказывать критических замечаний не может. Райпсих Колодкин».

Слова Бойцова покрыл дружный хохот.

«Оперетта», — чуть было не выкрикнул Песков и перестал слушать.

К трибуне торопливо прошел профессор Пухов и сразу же заговорил четким, энергичным голосом:

— Уважаемые товарищи! Врач, как известно, тоже человек. У него есть самолюбие, гордость и другие качества. Но, Иван Владимирович, нельзя…

«Этот разведет. Он думает, от его проповеди что-нибудь изменится. Я стану другим, или Размазанов не будет перестраховываться — ставить под каждым диагнозом по два вопроса, или Ерёмкин прекратит свои дрязги. Ерунда!»

— В старое время понятие о врачебной чести было иным. Да, да, Раньше врачи тщательно скрывали ошибки своих коллег, дрожали за свой престиж, боялись признаться в своих промахах. Это было понятным в условиях частной практики. Приведу только один пример. Сыну моему едва не ампутировали ногу лишь потому, что известный профессор нашел, что у него костная опухоль, и ни за что не хотел отказаться от своего диагноза. Но сейчас, друзья мои, надо признавать свои ошибки, исправлять их и идти вперед. Да, да…

Хлопнула дверь. Все повернули головы к выходу. В дверях стояла Аллочка. По аналогии Пескову вспомнился консилиум и такое же внезапное появление этой сестры и то неожиданное известие, которое она принесла.

— Что вы хотели? — спросил генерал Луков.

— Доктора Голубева срочно к больному.

— Майор Голубев, идите.

Зал настороженно молчал. Голубев торопливо вышел. У Пескова захватило дух. Ощущение было, как на самолете, когда попадаешь в воздушную яму. «Что бы значил этот приход? Что он принес мне?».

На трибуну поднялся генерал Луков, заложил руки за спину и заговорил громким командным голосом:

— …Мы не против критики, не против борьбы мнений, но все это надо делать честно, прямо, принципиально и преследовать одну цель — спасение жизни больного человека. Но когда в этой борьбе преследуют иногда не цели спасения жизни больного, а другие, мелкие, личные цели — заботу о своем самолюбии, авторитете — и жизнь человека кладется к ногам собственного тщеславия, мы должны осудить такую борьбу. И мы решительно осуждаем ее. Я думаю, что все сидящие здесь врачи поддержат меня! Из зала послышались одобрительные голоса. Песков знал, что все смотрят сейчас на него, он чувствовал эти взгляды затылком, шеей, спиной, всем телом. Он ощущал их, как ожоги. Он внутренне сжался в комок я все душевные силы направил на одно: не выдать своего состояния. Он продолжал утешать себя все той же мыслью: «Пока не высказался начальник управления, я еще не разбит, еще есть надежда, приговор еще не объявлен». И вот на трибуну вышел начальник управления.