Анатолий Кузнецов - У себя дома

— Она что у тебя, в самом деле с ночи до ночи? — строго спросил Волков.

— Зачем? Кузьминична сменяет с четырех часов.

— Распустился народ у вас, — мрачно сказал Волков. — Плохо, что у вас коммунистов всего двое, даже организации нет… Горлопаны всякие…

Видно, его душили обида и злость, ему хотелось доругаться, но он старался не подавать виду.

— Работает она, надо сказать, честно, — пробормотал Иванов.

— А как насчет воровства? Уток не воруют?

— Вот чего нет, того нет, — сказал Иванов. — Уток не воруют.

Пониже утиного пруда находился другой — просто пруд, сделанный словно по заказу старомодного художника, весь в лилиях, обросший ивами, роскошный и томный.

Впрочем, он потихоньку погибал: мутная зеленая вода из утиного пруда непрерывно текла сюда по цементной трубе и заражала его.

Над этим прудом, на бугре, стоял коровник.

Это было длинное кирпичное здание, крытое, однако, соломой. Ворота его были распахнуты и зияли чернотой, как беззубый рот. На крыше из соломы росли стебли ржи. На спуске к пруду стояла изгородь из жердей, отделявшая загон, где земля была черная, липкая, перемешанная с навозом.

Видимо, когда-то строители намеревались отгрохать коровник по всем правилам. Размахнулись они широко, вывели коробку, положили перекрытия с рельсом для подвесной дороги — и тут исчерпалась смета. Работы прекратились, и сооружение было законсервировано.

Коробка стояла несколько лет, поливаемая дождями и обдуваемая ветрами, потихоньку разрушалась, и после укрупнения новый председатель махнул рукой, велел навесить кое-как сколоченные ворота, навалить на потолок стог соломы — и так это славное сооружение, минуя полосу расцвета, сразу перешагнуло из своего рождения в упадок.

Это было странно и нелогично. Все равно как если бы накануне пуска Братскую ГЭС законсервировали по причине исчерпания сметы, потом она долго стояла, а потом новый начальник приспособил бы ее под водяную мельницу. Так и рудневский коровник, вместо того чтобы стать прекрасным механизированным и современным сооружением животноводства, оказался просто скверным хлевом.

Спору нет, явление исключительное, и статистически, может, таких коровников совсем немного. Но рудневским коровам от этого не было легче: они ни разбираются в статистике.

Мужчины и Галя пошли вдоль коровника, и Степка сказал:

— Пойду еще искупнусь, ладно?

Он отделился и запрыгал вниз, взбивая ботинками облачка пыли, снимая на ходу рубашку.

Тут Гале стало по-настоящему жарко, она почувствовала себя неважно. А вид коровника нагнал на нее что-то близкое к тоске.

За коровником оказались люди и стояла машина-цистерна с надписью «Молоко». Женщина в соломенной шляпе ругалась с шофером. Она упрекала его за то, что приехал поздно: молоко уже могло прокиснуть.

Молоко стояло здесь же на солнцепеке в больших помятых бидонах; было странно, почему оно ждало машину именно на солнцепеке. Машина гудела: шофер втыкал в бидоны толстый шланг, а через него молоко всасывалось в цистерну.

Заметив Волкова, женщина перестала ругаться и заулыбалась.

— Сергей Сергеич, вот нежданный гость! А мы запарились совсем. Вот скажите, как работать, если транспорт прибывает после обеда? Ну, полюбуйтесь! Вот хорошо, что партийное руководство само увидит. А у нас потом молоко не принимают. Пожалуйста!

— Маркин в аварию попал, я вторым рейсом пришел, — угрюмо сказал шофер.

— Часто так бывает? — строго спросил Волков.

— Да нет, сегодня первый раз, кажется, — сказал шофер.

— Ах, они когда хотят, тогда и приезжают! — всплеснула руками женщина. — Вчера пришел в пять часов, позавчера — в семь… А сегодня — полюбуйтесь.

— Что за черт, уж не прокисло ли? — удивился Волков, заглядывая в бидон. — Это утреннее?

— Холодильника у нас нет, Сергей Сергеич, сами знаете. Я неоднократно обращала внимание руководства.

— Вы бы хоть в тени поставили.

— Рабочей силы нет, Сергей Сергеич. Доярки распустились, я одна разрываюсь. Я не могу таскать бидоны, а их попробуй заставь — такого тебе наговорят!

— Слушай, что это у вас творится? — хмуро спросил Волков у Иванова.

— Это сегодня, — поспешно ответил бригадир. Молоко забирают утром, пока не испортилось. Корыто сделано, чтобы ставить бидоны в холодную воду, но они хранят в нем свои скамейки.

— А кому носить воду? — воскликнула женщина. — Я не могу одна носить, вы знаете, я человек больной, а их не могу заставить. Им и слова не скажи. Бегаешь, крутишься, ради общенародного же блага недосыпаешь, недоедаешь, а тебе еще упреки, заявления пишут!..