Галя впервые увидела его в гневе. Такой он был некрасив, неестествен; даже становилось как-то неловко за него, хотя он говорил и правильно.
Заведующая и Иванов покаянно молчали, потупив глаза.
— Разгильдяи! Бездельники! Сами распустились — чего же вы от людей хотите? Ох, Иванов, не на своем месте ты, кажется, ходишь!
— Ну, снимите меня… — покорно и грустно прошептал Иванов, шевельнув руками.
И Гале вдруг стало его жалко, невероятно жалко.
Волков уставился на него ледяными глазами, потом резко повернулся и заходил туда-сюда. Он увидел у столба полуоторванную цепь, зло рванул ее — цепь оторвалась, он швырнул ее в открытую дверь, и цепь распласталась по земле, как змея.
На Иванова страшно было взглянуть. Волков достал платок, вытер красное лицо: внутри коровника было душно, дышать нечем, хотелось выйти скорее на воздух. Волков еще раз обтер лицо, шею, старательно сложил потемневший платок и положил его в карман.
— Да, так вот, значит, новая доярка, — сказал он тупо. — К кому ее устроить жить?
— Можно и к тете Моте…
— Она одна живет?
— Одна.
— Я на тот предмет, что если дети, так… В общем устройте. Где тут ее орудия производства?
Заведующая достала из корыта подойник и скамейку с нацарапанными надписями «Нина».
— Завтра первая дойка в полчетвертого.
— Хорошо, — сказала Галя.
Волков и Галя пошли к машине за чемоданом, а в коровнике сразу поднялся какой-то резкий разговор между бригадиром и заведующей фермой.
Пастух Костя щелкал огромнейшим бичом. Подпасок — мальчишка лет пятнадцати — бегал вокруг стада, как гончий пес, и направлял его. Получилось, что все пошли вместе — Волков, Галя, Костя.
Странно и неловко было смотреть на Костю. Он был так здоров, так красив, а одежда на нем была худа. Может быть, Галя после города просто не привыкла, а никто здесь этого не замечал?
— Ну, значит, теперь в пастухах? — мрачно спросил Волков.
— Мне нравится, — беззаботно сказал Костя.
— И не стыдно тебе?
— Чего стыдно? Работа почетная. Все ваши надои на мне да на Петьке держатся. И я люблю животных.
— Он комбайнер, — сказал вдруг Волков, обращаясь к Гале. — Он комбайнер и тракторист.
— Был! — весело сказал Костя.
— И назад не хочешь?
— Что мне, жизнь надоела?
— Так в пастухах век и проходишь?
— А мне хорошо. По крайней мере хоть работа чистая.
Волков, прищурившись, посмотрел Косте в лицо.
— Чего смотрите? — спросил Костя спокойно. — Небось так в парторгах век и проходите? А на трактор не тянет?
— Ты не знаешь моей жизни, Костя.
— А откуда вы знаете мою жизнь? — сказал Костя, подмигнул Гале, взмахнул кнутом и зашагал прочь.
Стадо удалялось в поле. Петька бежал прямо по картошке, лупил коров, сходивших с дороги; они шарахались, толкались, и он развил такую бурную деятельность, что стадо с необычайной быстротой, почти бегом, скрылось в облаке пыли.
«Москвич» на длинных ногах стоял у конторы ни солнце, раскаленный и пахнущий бензином. Степка копался в кабине.
— Купался? — спросил Волков.
— Нет. Подзагорел малость, вишен поел. Вода в пруду такая зеленая, аж противно смотреть.
— Поедем в Дубинку.
— Это еще зачем?
— Посмотрим…
— Что ж, в Дубинку так в Дубинку. Свиней смотреть, да?
— Свиней, — устало сказал Волков.
Галя добыла чемодан. От жары у нее была тяжесть в голове и во всем теле.
— Я вот что хотел бы… — сказал Волков. — Вы свежий человек. Вы сейчас пойдете к Иванову, он вас устроит к тете Моте, а завтра вы начнете работу. Вы не могли бы посмотреть: что здесь такое делается? Что-то здесь очень нехорошее делается. Скажу вам прямо: у меня такое впечатление, что здесь наступило какое-то повальное разложение — от Людмилы до Иванова. Никого нет! Порядочного труженика нет. Все прекрасны! Не знаешь даже, на кого опереться. Слушайте, напишите мне. Или позвоните.
— Это у вас система? — спросила Галя, вспомнив деревенского стукача в кабинете Воробьева.
Волков не понял.
— Нет, только мнение ваше, больше ничего! — воскликнул он. — Может, я с ним не посчитаюсь. Недавно здесь было куда лучше. Поймите: у меня нет времени сидеть здесь и смотреть за каждым их подвигом, а нужно же понять, нужно разобраться. Идет?
Галя слегка пожала плечами; ей становилось все хуже.
Волков сел на переднее сиденье. «Москвич» взвыл, рванулся, бойко запрыгал по колеям, так что куры полетели по изгородям, и умчался, запылив всю улицу.
От пруда шли гуси — ровной, до смешного правильной шеренгой. Они шли весьма гордо, неторопливо, переваливаясь, тяжело неся свои жирные брюха.
Читать дальше