Тамаз Годердзишвили - Гномики в табачном дыму

Оператор уточнял кадр.

Нана подбежала к крану, где рядом с оператором восседал режиссер.

— Что случилось? Ваши ассистенты чуть не со сцены уволокли меня! Что случилось?

— Представляешь, эти бестолковые девицы в лаборатории испортили те же самые кадры, которые уже переснимали раз. А видела бы, как удачно получилось! И все пропало, испортили негатив, — объяснял режиссер с высоты крана.

— Какое место?

— Начало твоего диалога с Гайозом в той комнате. — И, обращаясь к ассистенту, спросил: — Всего восемь фраз, если не ошибаюсь?

— Девять, — уточнил тот.

— Иди загримируйся.

— А остальное как получилось?

— Отлично.

Пока Нана гримировалась, в павильон зашел низкорослый толстяк. На ходу здороваясь со всеми, он направился прямо к режиссеру. Осветители, рабочие и ассистенты уступали ему дорогу, приветливо улыбаясь. Чувствовалось, толстяк был здесь своим человеком. Кинорежиссер велел опустить кран, чтобы сойти вниз.

— Как поживаешь, Амиран? Где пропадаешь? — радушно приветствовал он толстяка.

— Дела были кое-какие, — заулыбался тот, с трудом задирая голову на короткой шее.

Режиссера наконец опустили вниз. Толстяк раскинул руки и заключил его в свои объятия. Режиссер расцеловал приятеля и посмотрел на него испытующе:

— Выпил?

— Да, немного, у Але-деда посидел, шарманку послушал, — смущенно признался толстяк.

— Что же заставило тебя покинуть застолье таким трезвым?

— За тобой приехал. Давай махнем туда, хочешь — и других заберем с собой.

— Не поздновато ли? — Режиссер глянул на часы. — Почти двенадцать.

— Ресторан до утра не закроется! Заберем с собой еще кое-кого! — Толстяку очень хотелось покутить.

— Кого «кое-кого»? — шепотом спросил режиссер Амирана. — Я часа через три освобожусь, не раньше.

— Как знаешь… — передернул плечами толстяк. — Один я не поеду. Обожду. Не пить же одному! — Толстяк загоготал.

В павильоне появилась Нана — в узком платье, чуть короче, чем носила сама, с длинным мундштуком в руках. Она шла слегка покачиваясь на слишком высоких каблуках. При виде Наны у толстяка отвисла челюсть.

— Начнем, батоно Coco? — спросил ассистент режиссера.

— Все готовы?

— Внимание! — скомандовал ассистент. — Начинаем! В павильоне стало тихо-тихо.

— А где Гайоз? — заволновался режиссер.

— Я здесь, батоно Coco! — отозвался красивый молодой человек.

— Диалог помните? Не могли забыть, столько раз снимали.

— Без репетиции будем снимать? — спросила Нана, «входя» в «роскошно обставленную» комнату.

— Прорепетируем, — ответил режиссер и, повернувшись к толстяку, почтительно попросил: — Прошу вас, посидите пока, батоно Амиран.

Толстяк кое-как примостился на низеньком стульчике под краном.

— Нет, нет, там неудобно, вот кресло.

— Ничего, ничего!

Толстяк все же встал кряхтя и пересел в кресло. Гайоз «вошел» в комнату и поздоровался с Наной за руку.

— Нет, не так! — остановил его режиссер. — Уже забыл? В соседней комнате справляют день рождения, и вы с Наной уже встретились там друг с другом. Потом Нана ушла в эту комнату, а ты последовал за ней… Вспомнил?

— Я помню, просто не виделся с Наной и поздоровался.

— А Гайоз стал еще красивей! — засмеялась Нана.

— Ему положено быть красивым! Внимание, начинаем!

Ассистент режиссера подошел к актерам и прочел им текст, обращаясь поочередно то к одному, то к другому, напоминая, кому что́ следует говорить: «Почему ты скрылась?» — «Не знаю. Голова разболелась». — «А может, их появление тебя расстроило?» — «Нет, мне безразлично». — «А мне — нет». — «Зря, я ведь ясно сказала…» — «Молчи, Нана, умоляю!» — «Не трогай меня, слышишь!»

Ассистент вернулся на свое место. Нана стала у окна и задымила сигаретой. Открылась дверь, и в комнату тихо вошел Гайоз, подкрался к Нане сзади и… закрыл ей глаза руками.

Н а н а. Знаю, Гайоз, это ты.

Г а й о з (отпуская ее) . Почему ты скрылась?

Н а н а. Не знаю. Голова разболелась.

Г а й о з. А может, их появление тебя расстроило?

Н а н а. Нет, мне безразлично.

Г а й о з. А мне — нет.

Н а н а. Зря, я ведь ясно сказала…

Г а й о з (пододвигаясь к Нане) . Молчи, Нана, умоляю!

Н а н а. Не трогай меня, слышишь! (Гайоз насильно целует ее.)

— Хорошо, очень хорошо! — воскликнул кинорежиссер. — Нана, ты не забыла, как надо держать руку, когда он целует? Камера надвигается на горящую сигарету.

Нана повторила мизансцену:

— Так?

— Чуть левее руку, — посоветовал оператор и посмотрел в камеру. — Вот теперь хорошо.