Аркадий Вайнер - Завещание Колумба

– Я хочу сказать, что если бы не позиция Коростылева, то вопрос об аттестации Салтыковой решался бы почти автоматически, а вот присутствие Коростылева, наоборот, почти наверняка гарантировало девочке итоговую годовую двойку, и – мимо института.

– Вы намекаете на мою заинтересованность? – спросила Вихоть.

– Я не намекаю, я прямо говорю о том, что вашей приятельнице Клавдии Сергеевне Салтыковой было бы лучше всего, если б Коростылев отсутствовал на этом педсовете…

– Я отказываюсь с вами разговаривать, – почти закричала Вихоть. – Это наглость.

– Нет, – спокойно ответил я – Это не наглость. Это факт. И очень прошу вас не воздыматься так грозно над столом, не выкатывать на меня глаза и не ломать мебель кулаками. Я ведь не выбегу отсюда в слезах, как давеча молоденькая учительница.

– Я буду на вас жаловаться вашему руководству, – сказала она.

– И это я уже слышал, но когда вы будете жаловаться моему руководству, не забудьте указать в жалобе, что с телефонного аппарата в соседней комнате дважды, четырнадцатого и девятнадцатого мая, говорили по междугородке с городом Урюпино, откуда впоследствии послали телеграмму Коростылеву о смерти его семьи.

Вихоть тяжело осела на стуле. Ее грозная решимость иссякала на глазах. Она медленно угасала, будто из нее реостатом выводили ток жизни.

Я сказал ей:

– Екатерина Сергеевна, пока не расставлены все точки над "i", я прошу вас подумать и сообщить мне все, что вы знаете об этой истории. Лично я не верю, что вы непосредственно участвовали в организации этой телеграммы, но вы знаете, как, при каких обстоятельствах она возникла. Пока не поздно, прошу вас рассказать мне все…

– Я не желаю с вами разговаривать, – закричала она, выскочила из-за стола и своей тяжелой ломовой рысью выбежала из кабинета.

В коридоре постепенно стихал дробный стук тяжелой походки удаляющейся Вихоть, а я сидел в задумчивости, не понимая, что сейчас мне надо предпринять. То есть я знал, что мне надо делать, но не мог решить, в какой последовательности.

Я уже встал и направился к двери, когда в отгороженной канцелярскими шкафами половине кабинета вдруг раздался негромкий жестяной стук. Я подошел к шкафу и увидал, что за его фанерной спиной на стуле сидит посреди комнаты Дуся Воронцова в своем синем сатиновом халате уборщицы. У ног ее – пустое ведро, в руках она судорожно сжимала швабру. У Дуси было напуганное и растерянное лицо – еще больше, чем обычно.

– Евдокия Романовна, вы чего так перепугались?

Молящим голосом она ответила:

– Честное слово, Станислав Павлович, я не подслушивала! Я не хотела, я просто здесь прибиралась, когда вы вошли! И весь ваш разговор я услыхала с Екатериной Сергеевной, а я не хотела подслушивать, клянусь чем хотите…

– Да нечего извиняться, – улыбнулся я. – Никаких особых секретов у нас с Вихоть нет. Во всяком случае, у меня точно секретов нет.

– Я-я… я слышала, о чем вы говорили, – заикаясь от волнения, сказала Дуся.

– Ну и что? Ничего страшного.

– Дело в том, что девятнадцатого, суббота это была, я здесь задержалась с приборкой – консультации перед экзаменами, учителя поздно работали, а здесь ребята делали стенгазету, и я задержалась.

– И что? Я не понимаю, почему вы так волнуетесь?

– Так видела я! В субботу, девятнадцатого, вечером Петька Есаков из канцелярии звонил! Я слышала – он набирал номер, я его еще спросила, чего он тут делает, а он говорит – звонка дожидаюсь, мол, с товарищем договорился. И потом позвонили, мне еще показалось, что чудной звонок, долгий такой. Мне ведь не пришло в голову, что это междугородка. Петька звонил в субботу, это я сама своими глазами видела, – повторяла испуганная Дуся.

Выцветшее бело – голубое небо, как эмалированный таз, висело над городком. Из телефонной будки против Дома связи я набрал номер Нади. Не дожидаясь моих вопросов, она быстро сказала:

– Я позвонила ему… Он скоро приедет…

– Вы не сказали, о чем хотите с ним говорить?

– Конечно, нет. – В голосе ее звенела тревога.

– Да не волнуйтесь вы так, Надя, – постарался я ее успокоить. – Вам бояться его нечего…

– Я и не боюсь его нисколько. Я ведь его давно знаю, этакий странный гибрид – помесь ласковой свиньи с наглой собакой, а не волноваться не могу.

– Я минут через десять буду у вас.

И все равно я опоздал. Когда я притормозил у голубой изгороди вокруг Надиного дома, там уже стоял знакомый «Запорожец», а Петр Есаков разговаривал с Надей у калитки. На ее лице было написано затруднение – пускать ли его во двор или задержать до моего приезда на дальних подступах.