Даниил Краминов - Сумерки в полдень

— Ваша любовь и ненависть вдохновляются одним, мадам, — деньгами. Вы любите тех, кто помогает вам иметь больше денег, и ненавидите всех, кто посягает на ваши доходы.

— Неправда! — зло прошептала хозяйка. — Неправда! Только люди, у которых нет души, измеряют все деньгами. Черствые материалисты не способны понять, что другие могут вдохновляться идеями, рожденными душой и сердцем.

— Какие же идеи заставляют вас ненавидеть нашу страну?

— Вы безбожники! — проговорила хозяйка приглушенно, приложив тонкую и узкую ладонь к своему рту. — Вы атеисты. Вы навязали безверие своей стране и пытаетесь распространить его по всему миру.

— Дорогая мамочка! — патетически воскликнул Шоу. — Вы с одинаковой страстью ненавидите и французов, а ведь они христиане, а не безбожники-атеисты.

— Не называй меня мамочкой! — с трудом сдерживаясь, взвизгнула хозяйка. — И неправда, что я ненавижу французов, хотя их нельзя считать, как и всех католиков, настоящими христианами.

Гости, догадавшись, что между хозяйкой и сыном разыгрывается обычная сцена, и повернувшись к ним спиной, сделали вид, что всецело заняты своей беседой. Лишь Лугов-Аргус бросал на Антона вопросительно-тревожные взгляды, будто спрашивал: что у них там происходит? Не нужна ли помощь? Антон не нуждался в помощи. Возмущенный тем, что услышал здесь, он решил выложить хозяйке Кливдена свое мнение.

— Вы ненавидите нас, мадам, не потому, что мы безбожники, — заговорил Антон, намеренно повысив голос. — В любимой вами Германии тоже много людей, которые не верят в бога, и все же вы пускаете слезу, когда говорите о несчастных немцах, страдающих якобы оттого, что злые чехи не позволяют им соединиться в едином рейхе под властью вашего любимчика Гитлера. Вы ненавидите нас потому, что англичане, не имеющие не только собственных домов в Нью-Йорке, но и своей крыши над головой, здесь, в Англии, хотят последовать и непременно последуют нашему примеру и отнимут у вас этот великолепный дворец, банки, газеты, которыми вы незаконно завладели благодаря богатству, нажитому или награбленному в Америке, в Индии, в Африке, на Ближнем Востоке. Не идеи, не побуждения души и сердца вдохновляют вас в этой ненависти, а страх, самый обыкновенный страх перед своим неизбежным будущим. И любовью к Гитлеру вы воспылали лишь потому, что надеетесь с его помощью помешать приходу этого будущего.

— Да вы просто грубиян! — выкрикнула вдруг хозяйка и, поспешно прикрыв рот узкой ладонью, прошептала: — Заносчивый грубиян!

— Русские в таких случаях говорят: «Правда глаза колет», — с усмешкой проговорил Антон.

— Вы наглец! — пробормотала хозяйка из-под пальцев. — Отвратительный наглец!

Шоу рассмеялся.

— Дорогая мамочка, не гость грубиян, а вы, вы, моя мамочка… Гость сказал только то, что все говорят о вас за глаза. В глаза вам сказать не осмеливаются, хотя и думают точно так же. Напрасно вы обозвали его грубияном и наглецом, он верно сказал, что вас ожидает.

— Замолчи! Сейчас же замолчи! Ты такой же грубиян и наглец!

— Яблоко от яблони недалеко падает, моя дорогая мамочка, — продолжая смеяться, проговорил Шоу.

— Уолдорф! — закричала хозяйка, повернувшись к мужу. В ее голосе послышались трагические нотки. — Поди сюда, Уолдорф!

Хозяин, насупившись и собрав морщины на середине большого лба, поспешил к ним. Шоу ждал его, широко расставив ноги, будто готовился к драке, хотя на его лице блуждала довольная пьяная улыбка: он радовался тому, что удалось досадить матери.

— Что здесь происходит, моя дорогая? — спросил хозяин тихо, явно не желая делать семейную ссору достоянием всех гостей.

Хозяйка беспомощно оперлась на него и ослабевшей рукой показала на Антона.

— Скажи гостю, чтобы он ушел, Уолдорф, — едва слышно проговорила она. — Он грубиян.

— Нехорошо, дорогая мамочка, — с веселой ухмылкой вмешался Шоу. — Гость не сказал ни одного грубого слова. Это вы обругали его грубияном и наглецом.

— Нэнси! — укоризненно произнес хозяин. — Как можно? Я же сам привел его сюда, и он наш гость.

— Ты никогда не умел выбирать ни гостей, ни друзей.

— Нэнси!

— Ты его привел, ты и уведи!

— Нэнси!

— Сейчас же скажи Бэкстону, чтобы он проводил гостя до двери.

Хозяин опустил толстые плечи, подозвал слугу, стоявшего у двери, и приказал проводить гостя к выходу. Проходя мимо Лугова-Аргуса, Антон тихо сказал, что его выставляют из дома. Тот удивленно взглянул на Антона, потом на хозяина, говорившего что-то Шоу, и так же тихо посоветовал: