Даниил Краминов - Сумерки в полдень

Германский рейхсканцлер приказал предоставить в распоряжение английских гостей отель на вершине горы Петерсберг. Отель «Петерсберг» знаменит тем, что летом четырнадцатого года в нем собирались виднейшие европейские деятели, чтобы установить «вечный мир». Правда, война началась ровно через месяц после того, как на горе был устроен «банкет мирной Европы», но ни отель, ни участники банкета в этом не повинны. На этот раз отелю, заливался репортер, суждено быть связанным с подлинными усилиями обеспечить Европе мир на долгое время.

В угрюмом настроении вернулся Антон в полпредство. Некоторое время спустя появился Звонченков, который почти тут же ушел к Андрею Петровичу, чтобы рассказать о чем-то, как он намекнул Антону, интересном и важном. Горемыкин, задержавшийся на аэродроме — самолет из Парижа запоздал, — заглянул в комнату лишь затем, чтобы сказать Антону, что, к сожалению, вынужден оставить его одного и на этот вечер: надо ехать на прием к французам.

Антон просидел в полпредстве до вечера, изучая последние доклады, посланные в Москву. Вернувшись в отель, он не покинул его до утра, несмотря на совет Горемыкина посмотреть вечерний Лондон. Опуская шиллинг за шиллингом в узкую, но прожорливую щель радиоприемника, он весь долгий осенний вечер настороженно прислушивался к сообщениям из Годесберга, где встретились Чемберлен и Гитлер. Сначала эти сообщения были восторженны и слащавы до того, что вызывали у Антона тошноту, затем восторг заметно убавился и, наконец, исчез совсем. Вместо скорого подписания и торжественного обнародования соглашения обнаружились неожиданные и серьезные разногласия, суть которых оставалась, однако, неизвестной до полуночи. В полночь было сообщено, что Гитлер выдвинул новые требования, которые английский премьер-министр отказался обсуждать, сославшись на то, что у него нет на это полномочий. Германский рейхсканцлер сказал, что их не надо обсуждать, а надо просто принять, с чем премьер-министр не согласился, и переговоры были прерваны.

Утром Антон, даже не побрившись, выбежал на улицу, чтобы купить газеты, и, разложив их на неубранной постели, быстро перечитал все сообщения, переданные ночью корреспондентами из Германии. Он выделил два, подписанные именами, которые знал, — Барнеттом и Уоррингтоном. В укоризненно-торжествующем тоне («Я предвидел это!») Барнетт писал, что переговоры не могли не зайти в тупик потому, что правительство консерваторов проводит политику уступок, и, начав уступать, оно показало партнерам свою слабость. Чтобы добиться успеха в каких бы то ни было переговорах, утверждал он, надо сменить не только политику, но и тех, кто ее делает. Уоррингтон с удивительным спокойствием повествовал о том, что на пути переговоров встретились трудности — а когда они не встречались? — но эти трудности могут и должны быть преодолены, если все стороны приложат максимум усилий к пониманию взаимных интересов.

Антон напрасно искал в газетах сообщений, что возмущенный вероломством Гитлера премьер-министр возвращается в Лондон. И утренняя радиопередача — еще один шиллинг! — подтвердила, что, несмотря на вчерашнюю неудачу, Чемберлен не покинул Германии и что между отелем «Петерсберг» и отелем Дреезена, где остановился Гитлер, началась оживленная переписка и катера снуют через разделяющий их Рейн, перевозя курьеров с пакетами.

Весь тот день Антон, как и все в полпредстве, напряженно ждал известий из Германии: надежда, что «позорная, опасная и преступная сделка» между Гитлером и Чемберленом сорвется, постепенно росла, крепла, перейдя к вечеру в уверенность. Антон даже обрадовался, когда Горемыкин, появившись, как обычно, на короткое время, торопливо сказал ему и Звонченкову, что, по сведениям французов, новые требования Гитлера столь тяжелы для Чехословакии и унизительны для Франции и Англии, что о принятии их не может быть и речи.

— Ну, события, кажется, начинают поворачиваться в хорошую для нас сторону, — заметил Антон, стараясь скрыть свое волнение.

— Может быть, — скептически согласился Звонченков, — может быть.

— Вы как будто не очень верите этому? — спросил Антон.

— Пока не очень, — подтвердил Звонченков. — Нужен не камешек, а большая глыба, чтобы заставить Чемберлена свернуть с избранной им дороги.

Надежда, гревшая сердце Антона, стала гаснуть. Однако, встретив в вестибюле оживленного, чем-то обрадованного Андрея Петровича, Антон ушел из полпредства почти с твердым убеждением, что Звонченков ошибается. И радиопередачи, которые он слушал в своей комнате в отеле до позднего вечера, лишь подкрепили его уверенность: сделка не состоялась.