Мама написала:
Здравствуй, дорогая дочь!
Твое последнее письмо было не совсем хорошо. Я ждала от тебя большего понимания и гуманности, однако от расстояния, что ли, которое сейчас между нами, я, наверное, переоценила твои возможности. Я решила, не видя тебя, что ты взрослее и больше, чем ты есть на самом деле. Обычно матери страдают тем, что до конца дней своих считают своих детей маленькими карапузиками, хотя те уже давно взрослые люди, я оке впала в другую крайность — понадеялась на твою взрослость, с высоты которой (именно с высоты, дающей возможность окинуть взглядом происходящее и правильно оценить его) ты могла бы правильно понять меня. Но, видимо, ты этой высоты еще не достигла. Хотя, если судить по другим параметрам, к тебе уже вполне применимо понятие взрослый человек». Будем, однако, надеяться, что оно уже недолго будет оставаться отвлеченным, а скоро воплотится в реальные дела и отношения, в частности — к матери.
Ты не думай, что я на тебя сержусь. Напротив, я очень горжусь твоими успехами в учебе (а то, что ты, прирожденный филолог, как все считают у нас в библиотеке, столь круто изменила свою судьбу — это ли не взрослость! — и сумела на новом, несвойственном тебе поприще удержаться и добиться успехов, не только радует, но и удивляет). Я рада, что ты проводишь лето с интересными людьми, общение с которыми духовно развивает тебя. Рада, что каникулы не отрывают тебя от Москвы, которую ты успела полюбить за эти полтора года и в которой, конечно, так много неизведанного и притягательного для умной молодой провинциалки, какой ты сегодня являешься. Все это так, но если тебе вдруг станет по какой-то причине хотеться домой, ну хоть на неделю — на две, сейчас же дай телеграмму — я вышлю деньги. Думаю, что ты вполне заслужила право на такую прихоть. Можешь не беспокоиться, все у нас в доме по-прежнему, тебя ждут твои вещи и книги, никто без тебя ничего не трогает. То, что случилось в моей жизни, ни в коей степени не коснулось твоего быта. И не коснется его, если ты захочешь, как и прочих обстоятельств. Это я могу обещать тебе совершенно определенно.
Но пора тебе, наверное, что-то написать о Сергее Захаровиче. Если бы мы сидели сейчас за столом и я видела твое лицо, я бы сказала тебе, глядя в глаза, что это большой, может быть, даже очень большой и заслуженный человек. Но, не видя тебя, я боюсь, что в этот момент у тебя на лице может появиться несоответствующее случаю и даже глумливое выражение, поэтому не буду употреблять никаких торжественных прилагательных, ограничусь лишь перечислением некоторых известных мне фактов. Сергей Захарович, разумеется, не молод, ему… Впрочем, какое это имеет значение? Я даже думаю, что в указании возраста любого человека есть что-то унизительное, словно коня или собаку на рынке продают и таким образом оценивают их достоинства или недостатки. Поэтому хватит об этом. В прошлом он, как я догадываюсь, очень ответственный сотрудник учреждения, ныне уже несуществующего, переформированного, а точнее сказать — расформированного вовсе.
Наверное, ты понимаешь, о чем я говорю. Когда наступили известные тебе времена и это учреждение стали переформировывать, Сергей Захарович был направлен в Магадан, но не для работы, хотя, наверное, мог бы еще принести немало пользы, а только для жительства. Ему дали квартиру в новом доме, достаточную, как я догадываюсь, пенсию, и, кажется, все. Правда, у него в шкафу я как-то случайно видела его военный мундир с очень большим количеством наград и погонами, на которых сверкало золото самое настоящее, но что это за мундир, я спросить у Сергея Захаровича не решилась, а сам он не говорит, поэтому я его точного отношения к этим наградам и воинскому званию не знаю. Но думаю, Что все это у него есть, что все это — его.
Он живет в Магадане уже более десяти лет, и, конечно, ты знаешь его в лицо, так как он иногда заходил к нам в библиотеку, там мы, собственно, и познакомились. Меня поразило в этом человеке удивительное сочетание твердости характера и больших знаний, касающихся самых различных областей, включая музыку и балет, поэтому ты поймешь, что такой человек не мог не обратить на себя внимание, а обратив, не мог не подчинить себе любого другого человека.
При всем том Сергей Захарович чрезвычайно скромен, и даже соседи по лестнице не знают, не догадываются вовсе о его заслугах. Жизнь мы тоже ведем самую скромную, круг общения очень ограниченный, хотя, как я думаю, многие из наших руководителей захотели бы встретиться с Сергеем Захаровичем, если бы знали о нем хоть четверть истины. Однако этого нет. Сергей Захарович любит бывать у нашего известного певца Вадима Алексеевича, и там, под звуки старинных полуцыганских романсов, отдыхает, как мне кажется, душой Мне эти романсы говорят меньше, потому что я почти не застала тех времен, когда наш любезный (ты ведь знаешь его по библиотеке) Вадим Алексеевич был в зените своей славь но все равно его искусство до сих пор покоряет. И кошки у него совершенно чудесные, целых три. А кота по имени Бульдовер — красавец, громадина, черно-белой окраски — можно вообще в цирке показывать. Представляешь, он лапами ест, то есть берет лапой маленький кусочек мяса — Вадим Алексеевич специально его мелко строгает — и подносит ко рту, то есть к пасти, наверное. Выглядит это совершенно фантастически.
Читать дальше