Елизар Мальцев: Войди в каждый дом (книга 2)

Она помахала матери рукой и больше уже не оборачивалась, шагала размашисто, по-мужекя, постепенно обретая утерянное чувство уверенности. А почему она должна чего-то бояться, паниковать, когда во всем права? В конце концов, что может сделать с не» один Коробин? Неужели Синев, Вершинин и даже тот же Анохин будут покорно соглашаться с ним во воем? Не такие они люди, чтобы только смотреть секретарю в рот!

Дорога была пустынна, по обе стороны ее расстилался ровный и чистый снег, стояли в пуху метелки трав, вспыхивали на придорожных кустах хрустальные льдинки.

Конечно, будь здоров Бахолдин, все было бы по-другому, при нем и Коробин вел бы себя иначе. Алексей Макарович прежде всего пригласил бы ее к себе, подробно, до мелочей, расспросил бы обо всем, может быть, строго выговорил ей за все упущения и ошибки, но тут же бы начал думать о том, как исправить побыстрее ее промахи. Он бы не заботился в первую очередь о том, как наказать ее или отвести вину за то, что стряслось в Черемшанке, от самого себя. А Коробин, кажется, больше всего печется о том, чтобы не вызвать недовольства обкома и, предупредив события, доложить, что виновники срыва собрания уже наказаны и что райком, сделав из всего соответствующие выводы, наводит надлежащий порядок в колхозе. Вдруг, мол, в обкоме посчитают, что он не справляется с обязанностями секретаря и не способен сам, без подсказки, решить такое простое дело?.. Неужели так быстро портится человек, когда ему дается любая власть? Но ведь Бахол-дина власть не портила, он всегда и во всем оставался самим собой! Выходит, не каждому эта ноша по плечу? Наверное, Коробин думает, что сама должность, которую он занимает, уже дает ему право бесконтрольно распоряжаться судьбами людей.

Показался знакомый перелесок. Утреннее солнце пронизывало его насквозь, и Ксения остановилась, любуясь ржавыми и редкими листьями дубняка, сморщенными, кое-где уцелевшими гроздьями рябины. Вспархивали с гибких веток красногрудые снегири, сухо текли вниз молочно-белые струи, в безветренном воздухе долго висела перламутровыми блестками снежная пыль. Где-то здесь она повстречала десять лет назад Константина Мажарова...

Перелесок давно остался позади, и она почти бежала, подгоняемая тугими толчками сердца. «Ну кто надоумил его теперь вернуться в родные места? Не удалась жизнь в столице, так он решил сделать карьеру, спекулируя на добром отношении к тем, кто вызвался помочь деревне!.. И ведь успел понравиться многим, влез в доверие, а некоторые вообще смотрят на него как на героя, будто он совершил невесть что, променяв министерство на деревню! Неужели никто не разгадает его и он сумеет обмануть всех, как когда-то обманул ее?.. Или он надеется, вызвавшись участвовать в этой комиссии, загладить таким способом свою вину передо мной?.. Нашел дурочку! Так я ему и поверю!.. А может быть, он хочет еще раз унизить меня, чтобы я не смогла разоблачить его перед всеми? Пусть не надеется — все равно рано или поздно я выведу его на чистую воду, будь он проклят!..»

Ненависть к человеку, опять вставшему на ее пути, была так велика, что Ксения на какое-то мгновение устыдилась своей жестокости. Не слишком ли много чести для Мажарова, чтобы она столько думала о нем? «Еще, чего доброго, он может возомнить, что я по-прежнему неравнодушна к нему? А если по правде, то какое мне дело до него? Пусть живет как хочет, не все ли мне равно, что он находится где-то рядом? В конце концов, у нас с ним разные пути, и, если я его встречу хотя бы на том же бюро, мне не к чему обнаруживать перед ним свои чувства, постараюсь быть просто спокойной и вежливой. «Как живете?» — «Спасибо, хорошо!» — и пойду своей стороной, как будто его и не существует... Но если он сделает хотя бы малейший нечестный поступок, пусть знает, что даром ему это не пройдет!..»

Проходя мимо почты, она не сумела побороть мгновенно вспыхнувшего порыва — сейчас же позвонить Анохину и узнать от него, что ожидает ее сегодня вечером. Не может быть, чтобы он не был информирован. Она попросила соединить ее с райкомом и, прикрыв рукою трубку, держа ее у самого рта, шепотом сказала:

— Это я, Иннокентий... Мне нужно срочно повидать тебя и...

— Хорошо,— по-деловому сухо отозвался Анохин.—-Я смогу зайти к вам попозже...

«Что за дурацкая конспирация! — закипая от раздражения, подумала она.—-Перед кем это он так трясется?»

Бросив трубку на рычажок, Ксения выскочила на улицу. Только придя домой, она немного успокоилась: поставила чайник на керосинку, прибрала в комнате, долго сидела перед запыленным зеркалом, машинально водя пальцем по стеклу и недоумевая, откуда берется пыль.