Иосиф Герасимов - Сказки дальних странствий

— Подойдите сюда, — позвал он.

Я подошел, взглянул на фотографию и обомлел: точно такая же висела у нас дома в рамке под стеклом, в простенке между окнами, и когда я просыпался по утрам и поворачивался, чтобы взглянуть на небо, какая там погода, то всякий раз видел и эту фотографию. Так было с той поры, как я себя помню, и я знал на ней каждую черточку. Знал, что она сделана в немецком городе Ростоке в 1945 году в мастерской Ганса Вайна — его фамилия значилась в правом углу, — и запечатлен на фото экипаж тральщика, на котором служил отец; они снялись в два ряда: верхние — средний комсостав — стояли, старшие офицеры сидели, а трое матросов лежали возле их ног; левым, который подпирал ладонью подбородок, был мой отец.

— Это ваш? — спросил Ник-Ник, показывая мне на отца.

Я до того был растерян, что сумел лишь протянуть:

— Угу…

— Ну, а вот это мой, — указал он на офицера, сидящего справа от командира, и как только он это указал, то я сразу же вспомнил, что у высокого лейтенанта со строгими глазами и впрямь фамилия Сабуров; я же знал их всех, они были переписаны на обороте фотографии, я с детства выучил весь список, хотя мне это и не нужно было. Да, того лейтенанта звали Николай Сабуров, но мне и мысли не приходили каким-то образом связывать его с Ник-Ником, ну мало ли в стране Сабуровых…

Это кого хочешь может потрясти. Я и стоял потрясенный, хотя ничего удивительного тут не было — ведь в то время флот был крохотный и многие моряки хорошо знали друг друга, а мы считаем, что и сейчас мир тесен.

— Вот так, — задумчиво произнес Ник-Ник, взял фотографию, бережно положил ее в папочку, щелкнул замком и спрятал в стол. — А теперь поговорим всерьез, — сказал он и указал на диван: — Садитесь.

Я сел, да мне уж и трудно было стоять, у меня ослабли ноги. Ник-Ник еще раз прошелся по своей каюте и сказал тихо:

— Я не буду накладывать на вас взыскание. Но не потому, что питаю к вам какую-то симпатию… Наказание часто искупает вину. А я не хочу, чтобы вы считали, что искупили ее. Просто вы будете знать: еще нечто подобное, и вы вообще лишитесь диплома штурмана. Вот это я хочу, чтобы вы усвоили. И, надеюсь, если вас будут спрашивать товарищи, почему вы так легко отделались, то вы сумеете объяснить, что еще ни от чего не отделались… У вас больше нет права на ошибку.

Не знаю, почему, сидя перед ним вот в таком состоянии, я внезапно спросил:

— А раньше было? — Может быть, страсть задавать дурацкие вопросы оказалась в этот момент выше меня.

— Раньше? — спросил он, и у него в глазах появилось хорошо знакомое всем веселое выражение, которого у нас начали побаиваться. — Да, по если учитывать, что право на ошибку ничего общего не имеет с одобрением ее или оправданием.

Вот тут я вздрогнул, потому что именно об этом думал на мостике, когда чуть не произошло столкновение, именно об этом я тогда думал, но не мог найти такую простую и точную завершенность мысли, которую сейчас высказал Ник-Ник.

— Вы не согласны? — спросил он.

— В том-то и дело, что согласен, — сказал я.

— Ну, вот как хорошо! — кивнул он и улыбнулся, подошел к холодильнику, достал из него примороженную бутылку боржоми, открыл и, налив в стаканы, протянул один мне. — Я показал, вам эту фотографию, — сказал он мягко, — чтобы напомнить: мы с вами пришли на флот не случайно. За нами слишком много стоит, дорогой мой помощник… Мы ведь с вами знали все, когда шли в мореходки. Знали и что такое капитан, и что такое по многу месяцев в море. И про матерей наших все знали… Стало быть, брались за дело сознательно, в отличие от тех, кто погнался за внешней дешевкой или поддался на уговоры. А когда человек идет на какое-то дело сознательно, у него должна быть своя цель… какое-то свое стремление, чтоб улучшить это долго…

Он сел за кофейный столик, расставив длинные ноги, и отпил несколько глотков из стакана, покрытого мелкими пузырьками, отпил с наслаждением, прикрывая глаза.

— Я не спрашиваю, какая у вас цель. Захотите, когда-нибудь сами скажете. Что же касается меня, то я вижу возможность нашего флота стать не только самым крупным в мире, но и самым доходным. И тут есть каналы. И бункеровка в открытом море. И техническая перевооруженность… Сейчас я занимаюсь только нашим судном. Здесь нужно навести порядок. Еще немного, и мы кое-чего добьемся… Но пройдет время, и я бы хотел вас и других штурманов привлечь к тем разработкам, которые у меня наметаны. Это я вам для того, чтобы вы знали — нам будет над чем поломать голову. Вот пока и все… Если у вас вопросов нет… — тут он улыбнулся.