Вилис Лацис - Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы

— Это мой долг чести, товарищ полковник… — убеждал он. — Ведь вы не захотите лишить меня возможности погасить старый мой долг.

В конечном счете в этом споре победил младший лейтенант Ауструм. Когда командир полка в конце концов дал свое согласие назначить Ауструма командиром штурмового взвода, я попросил разрешения на короткую беседу с Ауструмом, с которым мы не виделись уже более года.

Здороваясь, он крепко пожал мне руку, и в глазах его засветилась неподдельная радость.

— Где только нам не приходится встречаться! Что ты ищешь в таких суровых местах?

— То же, что и ты, — победу, — ответил я.

Он рассказал мне, как в начале войны вместе с эшелоном эвакуированного завода попал на Урал и несколько месяцев работал на большом военном заводе. Он считался почти как на военной службе, имел «броню» от призыва в армию. Когда туда пришла весть о формировании латышской дивизии, он сразу же стал просить директора завода об увольнении.

Директор категорически отказал ему в этом.

— Здесь вы нужнее, чем на фронте. В дивизии одним рядовым больше или меньше — ничего не значит, а на заводе вы сможете руководить цехом, будете командиром и снабдите снарядами всю дивизионную артиллерию. В ваши годы романтика подростка не к лицу.

— Товарищ директор, здесь речь не о романтике, этих подростков вы лучше оставьте в покое — они своей романтикой сегодня творят чудеса, — отпарировал Ауструм. — Мы оба коммунисты, поэтому поговорим по-партийному: желаете ли вы, старый член партии, чтобы я, один из молодых ее членов, стал дезертиром? А я им стану, если вы сегодня же не отпустите меня с завода.

Наконец, Ауструма отпустили, и в конце сентября он прибыл в лагерь, где формировалась Латышская стрелковая дивизия. Он дрался под Москвой, перенес трудный полуголодный период у реки Ловати, когда дивизия из-за весенней распутицы несколько недель получала продовольствие только по воздуху. Командиром взвода он был назначен в конце апреля, тогда же, когда его наградили орденом Красной Звезды.

Нашу беседу пришлось вскоре прервать, ибо штурмовому взводу надо было с наступлением темноты занять исходные позиции. Прощаясь, Ауструм еще раз крепко пожал мне руку и, глядя в сторону, сказал:

— Моя жена работает на одном из больших уральских военных заводов. Если что-нибудь случится, передай привет. Скажи ей, что я должен был это сделать.

Спустя некоторое время он со своими бойцами выступил, взвод слился с мелким кустарником и зеленеющими полянами покрытой сумраком равнины. Над передним краем взвилась ракета.

Около полуночи, когда я уже вернулся в политотдел дивизии, с высоты внезапно донесся шум боя. Ясно различались торопливые, яростные автоматные и пулеметные очереди; похоже было, что там гудит раздраженный осиный рой; фосфоресцируя, проносились трассирующие пули, бухали мины.

— Началось… наши ребята штурмуют высоту… — проговорил инструктор политотдела.

Выйдя из землянки, мы некоторое время наблюдали за битвой. Вокруг высоты в воздухе вспыхивали ракеты, и там было светло, как днем. Немного спустя шум боя затих, и у всех готов был сорваться один вопрос, задать который все же никто не решался.

«Удалось ли Ауструму? В чьих руках сейчас высота — у гитлеровцев или у нас?»

Как бы в ответ на этот невысказанный вопрос примерно через четверть часа гитлеровская артиллерия начала яростно обстреливать высоту. Значит, все же — в наших, и противник спешит уничтожить горстку смельчаков, пока к высоте не подошли наши более крупные силы. Снаряды рвались вокруг одиноко стоящей высоты, при свете ракет было видно, как она дымилась. Потом артиллерия умолкла, но сразу же послышалась трескотня автоматов и пулеметов — это, наверное, пошла в атаку вражеская пехота.

После этого наступила тишина до самого утра. Вздремнув несколько часов в политотдельской землянке, я в предутренних сумерках направился с одним сержантом к наблюдательному пункту командира артиллерийского дивизиона, устроенному на высоком восточном берегу небольшой речки. Командир дивизиона, молодой капитан, украинец, накануне пригласил меня посмотреть на действие наших «катюш». Мы подождали, пока окончательно рассвело; тогда капитан передал мне свой бинокль, показал через смотровую щель, куда будут ложиться снаряды «катюш», и, связавшись по телефону со своим начальством, велел открыть огонь. Метрах в трехстах от наблюдательного пункта внезапно заполыхали огнем кусты. Некоторое время казалось, что воздух наполнился ревом бури; реактивные снаряды, со сказочной быстротой следовавшие один за другим, проносились через нейтральную зону. В одном из секторов неприятельской оборонительной линии закипела, казалось, сама земля; все закружилось, задымилось, горели кусты, все почернело. Невозможно полностью описать последствия взрывов реактивных снарядов — это надо видеть собственными глазами, только тогда можно получить точное представление о мощи этого оружия.