Виктор Вохминцев - Южный Урал, № 27

Вызвалась ехать на центральную Лена неспроста. Везла новость для Бориса. Для него одного. Вторую неделю он домой нос не кажет. И оправдание есть: уборка. Хоть бы на денек приехал, проведал бы, как молодая жена себя чувствует. И ехать-то одни пустяки: семь километров. Но не едет. Она ему, конечно, это припомнит. Приходится вот теперь большой крюк делать, лишь бы встретиться. На центральную можно ехать прямиком — через овраг. Чтобы встретить Бориса, Лена поехала полями, Махрова не побоялась. Увидит — накричит, может, и оштрафует — от этого председателя всего можно ожидать. Но должна она с Борисом увидеться? Должна. Обязана сообщить ему новость? Обязана. Что ж, пусть штрафует Махров.

Мерин плелся неторопко, помахивая хвостом. Поскрипывала передняя ось, глухо постукивали друг о друга бидоны. Пыль ложилась за телегой на обочину, на поседевшую траву. За обочиной легло жнивье с кучками желтой соломы.

Подвода забралась на гребень бугра, и перед Леной открылся родной простор. Слева, метрах в пятистах от дороги, по кромке еще не скошенного массива двигался комбайн. Над ним плыло легкое облако пыли. Лена остановила лошадь, встала на телегу и, сорвав с головы синюю косынку, замахала:

— Боря-а-а!..

Она махала до тех пор, пока от комбайна не отделился человек и не бросился к подводе. Лена спрыгнула на землю и принялась кусать травинку.

Борис подбежал пыльный: пыль набилась в уши, припорошила волосы, легла на плечи пиджака пополам с лузгой и половой.

— Ленка! — радостно крикнул он. — Я смотрю: кто-то машет на бугре. Дядя Иван говорит: это, наверно, твоя суженая приехала. Я говорю: не может быть. И правда это ты. Здравствуй, Ленка!

Он попытался притянуть Лену к себе, но она ударила его по рукам и сказала строго:

— Не лезь! Неделю глаз не кажешь — не стыдно? Дьявол конопатый.

— Лена!

— Думаешь, так и надо? Тебе наплевать! У-у, бесстыжие твои глаза! Мне, может, реветь охота, а ты… — и Лена всхлипнула.

— Что ты, Лена! — погрустнел Борис и, обняв ее, поцеловал в висок. — Ты же понимаешь — уборка. Вон еще сколько осталось и погода хорошая. Ты же знаешь дядю Ивана: сам не отдыхает и другим не дает. Зимой, говорит, бока будете пролеживать и с женушками миловаться.

— У тебя всегда так…

Лена доверчиво прижалась к Борису и прошептала:

— Конопатый ты, конопатый… А зимой, может, я не одна буду. Тогда на кой леший ты нужен будешь?

— Вдвоем?! — радостно отпрянул Борис. — Ленка, повтори скорее: вдвоем?!

— Зачем я ехала сюда? За семь верст киселя хлебать?

Борис подхватил жену на руки и закружился. Она смеялась и приговаривала:

— Ну, дурной, ну, дурной, уронишь…

…Лена продолжала путь. Уже скрылся за увалом комбайн, уже завиднелись домишки центральной усадьбы с ветряком на окраине, а Лена еще переживала то волнение, которое вызвала мимолетная встреча с мужем, его буйная радость.

У села повстречалась Лене «Победа», прошуршала мимо, обдав горячей пылью. В кабине она успела разглядеть Махрова и человека в диагоналевом кителе, в фуражке и вспомнила, что это секретарь райкома партии Лоскутов.

Отъехав немного, машина неожиданно встала. Открылась дверца, и из кабины вылез Махров. Лена остановилась: Махров требовательно звал ее к себе. Лена спрыгнула с телеги и подошла.

— Что везешь? — свирепо спросил Махров.

— Сено, — ответила Лена, — и солому.

— Брось! Мне некогда балясы точить!

— Вы разве не видите, что я везу?

— Опять к Борьке заезжала! Опять квасила молоко!

— Заезжала! Ну, и что же?

— Я тебе покажу!..

— Погоди, Махров, погоди, — остановил председателя Лоскутов. Он был на голову выше Махрова, статный, горбоносый, в галифе. Махров рядом с ним — колобок.

— Возможно, девушке надо было заехать к этому Борису, — продолжал Лоскутов. — Кстати, кто он?

— Мужем называется, — ответила Лена.

— Веская причина, — улыбнулся Лоскутов. — Езжай, езжай, а то и в самом деле молоко скиснет…

Махров поглядел на Лену, и она без слов поняла: ничего не забудет. Выпроводит начальство и припомнит и этот разговор, и пятикилометровый крюк. Она повела плечом: «Подумаешь, страсти какие!» — и побежала к подводе.

Возле правления увидела Костю. Он заводил мотоцикл, и заводил, видимо, давно: пот катился по заросшим щекам, рубашка на спине промокла. По ссутулившейся спине, по резким движениям, по остервенелым рывкам ноги, которой он крутил стартер, Лена поняла, что Костя не в духе. Она попридержала лошадь и крикнула: