Гавриил Троепольский - Собрание сочинений в трех томах. Том 2.

— А что? — зло спросил Федор. — Что значит — «своего»?

— Тебе виднее, — ответил Сычев. Эти слова он произнес уже усмехаясь.

Собрание притихло.

Федор еще раз с ненавистью посмотрел на Сычева и повернулся, чтобы выйти. Как ни тесно было, а ему дали дорогу, расступились, проводив глазами. Федор ушел домой.

Собрание загудело, заволновалось, загалдело снова.

Крючков встал и прокричал, прерывая шум:

— Тихо!

— Тихо! — сразу закричало несколько голосов, увеличивая гвалт.

Потом все кричали «Тихо!» и наконец поняли, что надо молчать, опомнились. Избач стоял уже у стола.

— Федор говорил правильно, — сказал Ваня Крючков в общей тишине. — Кандидатура Сычева неподходящая. Выбирать его, конечно, не надо: не по той дороге пошел. Комсомольская ячейка возражает: в протоколе записано — «за Сычева не голосовать».

— Нечего нас тут агитировать! — попробовал кто-то перебить.

Но Крючков хладнокровно ответил:

— А я все сказал, не волнуйся, Виктор. Боишься, не отработаешь здесь водку Сычева?

Многие сразу догадались, о чем речь: ведь перед собранием три дня шло пьянство. А Крючков еще спросил с этакой иронией:

— Шмотков! Виктор! Что же ты не отвечаешь? Выходи вот сюда и «агитируй». — Легкая усмешка не сошла у Вани и после того, как он сел.

«Убил» он Сычева, скромненький секретарь РКСМ, сильнее всего этой репликой. Сычев посмотрел на Ваню: «И когда они выросли, черт бы их побрал!»

Конечно, шумели и еще, спорили, наскакивали друг на друга. Наконец стали голосовать, предварительно потратив добрый час на выборы счетной комиссии.

Провалили Сычева — не провели в правление сельпо.

А всего-то против Сычева было на десять рук больше… Но ничего уже не поделаешь.

— Так, та-ак, — сказал тихо, себе под нос, Сычев. — Значит, «неподходящая»… — А потом отчетливо, для всего собрания: — Кому поверили! — И вышел из помещения.

Но домой он не пошел. Сел на бревна около магазина кооператива. Закурил.

«Значит, затирают… не пущают… Пожалуй, надо обороняться… — зло подумал он. — Я ж тебя спасал, сукин ты сын. Ну смотри! Пожалеешь», — угрожал он мысленно.

Вскоре закончилось собрание. Крестьяне выходили на улицу, закуривали, присаживаясь на бревна или стоя. Сначала курили, лениво переговариваясь:

— Ишь как теплынь взяла…

— Парит.

— От весна дак весна!

— Одно слово — парит землю.

— Парит.

— Да-а… теплынь.

Но из головы каждого не выходили слова, сказанные Сычевым о Федоре, и каждому хотелось спросить, узнать. А Сычев сам затеял разговор, будто продолжая мысли других:

— Н-да… Весна уж так весна!.. Речка тронулась, граждане. Сеять скоро…

«Не о том начал», — подумал каждый из присутствующих.

— А Ефиму Землякову… сеять не придется, — добавил Сычев медленно, завораживая слушателей.

Все насторожились, выжидая, молчали.

— Пропал мужик зазря, — продолжал Сычев после некоторого перерыва. — Ай-яй-яй! Сын — и мог это сделать! — с деланным возмущением и горечью воскликнул он. — Отец же его и в люди вывел — приютил, можно сказать, вора, все простил, а он — вон что… Боже мой, какой зверь — малый!

— Это как понимать? — спросил кто-то сзади.

— А так понимать: Федька ночью яму рыл. Вот и понимай теперь. Хотел, значит, папашу-то зарыть, да, видно, помешал кто-либо… Если б без умысла, то зачем же яму готовить в ту ночь?.. А?

Виктор Шмотков соскочил с бревна, дернул плечом и, сдвинув шапку на ухо, сказал:

— Не может того быть! Я тебя, Семен Трофимыч, уважаю. Конешно, уважаю… Этого… Как его… Куды ж денешься. Но только не будет Федька яму рыть. Я его смалу… — Виктор не докончил, смутился, потому что Сычев посмотрел на него строго, и глаза его говорили: «Ты ж, мразь, вчера у меня водку лакал, на выборах не защитил и теперь возражаешь».

Все встали и сгрудились около Семена. Кто-то сказал:

— Следствие было, — значит, без умысла.

Из толпы голос:

— А докажешь, Семен Трофимыч? А то за поклеп-то по головке не гладят.

— Да хоть сейчас! Яму хорошо видно — снег потаял. Пошли! — Сычев решительно встал и закончил твердо: — Докажу!

Беспорядочной гурьбой направились к избе Земляковых, шумно переговариваясь на ходу.

Брат Петьки Ухаря, Степка Ухарев, крепкий задорный курносый парень в треухе набекрень, громко спрашивал у Сычева:

— А случаем, если взаправду убил, то что же ему, зверюге, за это?

Сычев дернул за рукав Степку, отстал с ним от толпы.

— В суд подавать — замнут, — зашептал Сычев, — Они все за него. А тут и проучить. Петьку вспомнишь. Понятно?