Виктор Попов - Закон-тайга

На первых порах одиночество Виталию Леонтьевичу даже понравилось. Он несколько дней аккуратно ставил будильник на семь часов и не задерживался под одеялом. Но вскоре холостяцкая жизнь наскучила, а через полторы недели показалась несносной. Несмотря на то, что он будто бы и точно следовал указаниям жены, гренки у него подгорали, молоко горчило, яичница выходила жесткой и невкусной. Будильник по-прежнему заставлял его просыпаться в семь, но теперь уже Виталий Леонтьевич не торопился подниматься. Он плотнее кутался в одеяло и думал о том, насколько женщины искуснее мужчин в житейских делах. Вот хотя бы Валя — как это она все успевает?

Женаты они десятый год. Виталий Леонтьевич привык к жене и не задумывался об их отношениях. Если случалось вспоминать о Валентине среди приятелей, он говорил о ней добросердечно, но без живости и душевного трепета — так, как говорят о том, без чего нельзя обойтись.

Теперь, возвращаясь с работы в свою оказавшуюся вдруг несуразно огромной и неприветливой квартиру, Виталий Леонтьевич скучал и досадовал на жену. В такие моменты он брался за диссертацию, но, написав несколько строчек, чувствовал утомление и откладывал ручку. Ему становилось грустно, и он отправлялся к приятелям, а чаще — в ресторан. Там, наблюдая за чужим пьяным весельем, считал дни, оставшиеся до приезда жены.

Он негодовал на себя за растрачиваемое время, и ему приходилось оправдываться в собственных глазах. Для бездеятельности угодливо подвертывались разные поводы: то он чувствовал себя расстроенным каким-нибудь спором на работе, то мешали совещания. Он понимал, что эти поводы невразумительны, но все-таки искал их.

В день рождения начальника бюро нового проектирования Павла Матвеевича Скворцова Виталий Леонтьевич с удовольствием принял предложение поздравить новорожденного и весь день был в приятном настроении. Чтобы выбрать подарок, он даже раньше уехал с работы.

Виталий Леонтьевич не любил опаздывать на вечера, считая это свидетельством невоспитанности, и обычно нервничал, когда Валентина долго собиралась. Но сегодня, собираясь самостоятельно, он опоздал — разглаживая, прожег сорочку, расстроился и забыл дома подарок. Вспомнил о нем уже у подъезда дома Павла Матвеевича. Из-за этого он появился на вечере, когда гости уже успели поднять тост за «первые сорок два года» именинника.

Приход Виталия Леонтьевича встретили нестройным гомоном. Заглушая его, Павел Матвеевич звонким тенором выкрикнул:

— За неуважение к компании — штрафной!

Оттого, что большинство присутствовавших было сослуживцами, застольные разговоры, в основном, продолжали дневные служебные. Павел Матвеевич, позванивая ножом о край тарелки, толковал своему соседу — начальнику планового отдела Изотову — о конвейеризации. До Виталия Леонтьевича долетали слова: «автоматизация», «поток», «экономия». Сосед Виталия Леонтьевича справа, начальник инструментального цеха Оводов рассказывал сидевшему напротив заместителю главного технолога Ускову о новых резцах, примененных токарем Фесенко. («Ну и светлая голова, доложу вам, у парня!») Усков, отвечая кому-то еще, в то же время кивал головой Оводову, и было непонятно — то ли он одобряет резцы, то ли соглашается с характеристикой головы Фесенко.

Соседкой Виталия Леонтьевича слева была Мария Павловна Синюшина — конструктор из бюро Скворцова. Эту красивую брюнетку средних лет (ей, казалось, что-то близ тридцати) Виталий Леонтьевич знал около года — с тех самых пор, как она начала работать в его отделе. Он никогда не оценивал в ней женщину. Для него она была работником отдела, механизмом, который должен действовать четко и безотказно, повинуясь расчетливым указаниям руководителя. На Синюшину по работе не было нареканий, хвалить ее тоже не хвалили, и поэтому Виталий Леонтьевич ее не замечал.

Только нынче, сидя рядом с ней, он понял, что она очень красива. Черные, с искусной небрежностью разбросанные по плечам волосы в сочетании с черным платьем из какой-то (Виталий Леонтьевич не знал, из какой) тяжелой материи оттеняли белизну лица. Глубокие карие глаза из-под длинных густых ресниц смотрели томно и мечтательно, словно жили особенной, значительной жизнью. Тонкие, чуть тронутые малиновой помадой губы нервно подрагивали, и казалось, что Мария Павловна все время иронически улыбается про себя.

Виталий Леонтьевич почему-то вдруг вспомнил кое-что из ее биографии: была замужем, муж умер. Был он как будто директором или главным инженером крупного завода… Вспомнил он и о том, как кто-то в его присутствии говорил о Марии Павловне с непочтительной снисходительностью. Он не верил этим, обычно сопутствующим женщинам красивым и одиноким, разговорам, но сейчас они упорно приходили на память и действовали возбуждающе… Виталий Леонтьевич не думал о серьезном романе, ему хотелось только немного пофлиртовать, пожонглировать теми ничего не значащими фразами, которые произносятся многозначительным тоном и поэтому приобретают двойной смысл.