Виктор Попов - Закон-тайга

Матушка ничего не захотела понять. Она приподняла от ладоней красное лицо и безразлично сказала:

— Ты еще не ушла? — и тут же встрепенулась. — Элька, милая, все это ты, наверное, сочинила. Ну, успокой свою маму, скажи, что ты никуда не лазила, ни за кем не подглядывала. Что все, все ты сочинила. Ты и Зинка — вы обе сочинили. Правда ведь, сочинили?

И меня вдруг озарило: мать не столько взволновалась тем, что я узнала, сколько тем, как я узнала. И ей хотелось, понимаешь ты, хотелось, чтобы я солгала. Ей нужна была ложь, она требовала ее, чтобы успокоиться, и я солгала. С того случая мне не раз приходилось обманывать людей, которых устраивает обман. Они не хотят огорчаться правдой, а раз не хотят, то и пусть себе. Я тогда впервые по-настоящему солгала. Призналась, будто все это мне рассказала Зинка Кудрявцева, а чтобы мама и папа поверили, я придумала, что видела сама.

Когда я так говорила, отец постукивал линейкой по краешку стола, а после сказал:

— Мать, ты видишь, что она сейчас врет, а не тогда?

— С тобой мы будем объясняться после.

Голос матери звенел, и отец снова углубился в свои бумаги. Он никогда не возражал маме. Теперь-то я знаю, что не возражал зря и возражений его не хватало прежде всего мне. Но это я знаю теперь, а тогда его беспрекословие казалось мне нормой.

В тот вечер мы долго разговаривали с матерью. Она радовалась, что все так благополучно окончилось и, я по-старому ее послушная, глупенькая Элька. И ей казалось, что ничего не изменилось. Она даже осторожненько рассказала мне полуправду. Впрочем, мне ее вполне хватило, потому что всей правды я все равно не поняла бы. Ведь было-то мне только двенадцать.

А назавтра меня жестоко избила Зинка. Моя мать, оказывается, явилась к ее матери с претензиями, и из уважения к культурному человеку Зинка была таскана за волосы.

После того как Зинка меня поколотила, я вдоволь наревелась, но жаловаться не пошла. Я же сама выдала Зинку. Она меня предупреждала, чтобы я с матерью ни о чем таком не говорила. Значит, поделом мне.

И я сделала еще один очень важный вывод: если не хочешь быть битым — молчи. Знаешь, не знаешь — молчи. Тогда ты о людях будешь знать очень много, а о тебе — никто ничего. А люди, если уверены, что о том не узнают, охотно рассказывают о себе, а еще охотнее — о других.

Видишь, какие два полезных вывода я сделала из того случая? Только самый главный вывод — третий, свой, девичий… Он пришел позднее, этот вывод. И бог хранил меня.

Я вот рассказываю тебе, а себя не понимаю. Чего, дура, разошлась? Но, видно, так уж человек устроен, что не в состоянии всю жизнь прожить улиткой. А может, иное. Не понравилась я себе в твоем толковании. Совсем другой человек, не я. А ведь каждому хочется выглядеть получше, это уж как ни крути…

Теперь там у тебя о Матвее и Вениамине Петровиче. При чем здесь замужество, незамужество… Хотя-то, конечно, всякая девица тогдашнего моего возраста смотрит на подходящего холостого мужчину в какой-то мере с потребительской точки зрения. И я, если как-то об этом думала, конечно имела в виду Матвея. Шеф казался мне недосягаемым, а ты… ну какой из тебя, к бесу, муж… В те времена, разумеется. Сейчас-то ты ничего, мужчина видный. Помню, кстати, ты собирался с гантелями работать. Вроде, собрался?.. А Матвей мне сразу понравился, с первой нашей встречи, помнишь, тогда у грузовика. Когда он руку подал, я, как пушинка, в кузов взлетела. А сила есть сила. Здорово она все-таки привлекает. Спрашиваешь, случайно я тогда к нему прижалась или нет. Случайно, милый мой, такие вещи не делаются. Но здесь самое основное — мера. Считается, что женская недоступность привлекает мужчину. Дескать, по-настоящему влюбляются в недоступных. Чепуха все это.

Один мой знакомый, парень совсем не глупый, считал, что наоборот: мужчину привлекает кажущаяся доступность. Именно кажущаяся, пожалуй, даже — расчетливая. В таких обстоятельствах потерять голову — значит, проиграть. Ты не морщись, не морщись. Начало любви, если хочешь, очень часто — игра. Это уже потом становится серьезно. Когда — потом? Тут уж я сказать не могу. Да и никто не может. Не такие, как мы, мудрецы разбирались — не разобрались, а нам и подавно не разобраться. Ни к чему это, так же как ни к чему надоедные диспуты «о любви и дружбе». Переливают из пустого в порожнее, наговорят с три короба, а с чем пришли, с тем и расходятся. Я только одно знаю: какая бы у меня распролюбовь ни была, я бы «до обручения дверь не отварила». Говоришь, холодная рассудочность? Пусть холодная, пусть какая угодно, но уж на удочку «несовременности» я не клевала. Я не современная, да? А ты современный? Что ж, просвящай меня, доводи до своего интеллектуального уровня, а иное — шалишь.