Влас Иванов-Паймен - Мост

Собравшиеся в клубе люди навсегда запомнили первый спектакль, а дети, пришедшие в дом Анук, всю жизнь не забывали доброго Шатра Микки и его сказку о Чапае.

Так начался в Чулзирме тысяча девятьсот двадцатый год.

Нет, не стал еще Тарас взрослым. Узнав от Илюши печальную весть, не заплакал, не плакал и говоря с Антониной Павловной. Спокойно перешел вместе с нею через мост, но увидев жену брата, не сдержался.

Тараса Оля ни о чем не расспрашивала, уложила в постель, успокоила, как маленького ребенка. Сквозь слезы он даже толком не мог рассмотреть и лица своей инге. Почему-то все вышли в прихожую. Одна лишь Антонина Павловна осталась возле Тараса п, время от времени кивая головой, как единомышленнику, гладила мальчика по волосам.

— Не плачь, не плачь, Тарас, — шептала она. — Оле мы ничего не скажем. Письма она не получала… Я пояснила, что, мол, Тарас, испугавшись дезертиров, убежал домой и на мосту ушиб ногу. Если ты еще будешь плакать, Оля догадается. Возьми себя в руки, Тарас, будь мужчиной. Ты не спал ночь и устал. Подремли, успокойся. И больше не плачь. Ты же сказал, что, мол, «буду мужчиной, пойду вместо пичче воевать против белых». Пойдешь, сами тебя проводим. Ты сказал, что запишешься в партию. У тебя года не вышли, чтобы записываться в партию. У молодежи есть свой Союз. Коммунистический Союз, комсомол. Ты раньше всех на селе запишешься в тот Союз и станешь секретарем ячейки. Ты еще и для того годами не поспел. Ладно уж, об этом мы никому говорить не станем. Ты и высокий и развитый, много читаешь, ты — уже совсем взрослый.

Как вода в речке, журчал голос Тони. Краше всех она, Тоня, Антонина Павловна… И имя у нее красивое, и голос ласковый…

«Успокаивает она меня, обманывает. В Красную Армию сами, говорит, проводим и тут же обещает, что секретарем ячейки стану. Утешают они меня, успокаивают…»

Мысли Тараса путались. Голос, который бодрил и успокаивал, смолк. Тарас заснул.

Антонина Павловна вышла, и Тарас уже не слышал, что опа сказала:

— Забылся, милый. Очень разгорячился. Как бы не занедужил…

Проспав целые сутки, Тарас проснулся здоровым, но совершенно неузнаваемым. Как будто во сне он потерял детство. Все больше молчал. И, будто никого не замечая, частенько сидел, погрузившись в раздумье.

Много горя выпало Оле за ее короткую жизнь, о самом последнем Оля старалась не говорить. С Тарасом неладно. Что с ним приключилось? А у нее долгожданная радость. Но ведь и радость надо встретить с честью, достоинством. Ежедневно до Дальнего леса пешком ходила Оля. И Тараса, стараясь успокоить, приглашала с собой.

Неделя прошла, как прибежал Тарас из Ягали, и месяц миновал. Тарас не изменился. Имени брата он вслух не произнес ни разу. Почему Оля сама о нем не упоминает? Дивился Тарас. «Уж не раньше ли меня услышала инге горестную весть?» — задумывается порой он.

Не только Оля, но и Евграф Архипович и Антонина Павловна старались не волновать паренька. Никто из них ни разу не упоминал при нем имени Румаша.

В Заречье поздней осенью во время праздничного митинга Тарас первым, раньше всех записался в комсомол. Его действительно выбрали секретарем ячейки…

Горе, разъедавшее сердце, постепенно стало отступать. Хлопотное, но полезное дело успокаивало Тараса и бодрило. Все время в заботах, все время на людях. И себе и для каждого комсомольца Тарас находил занятие. Они собирали по селу теплую одежду для Красной Армии, проводили субботники, помогали солдаткам пилить дрова, перевезти сено, приводили в порядок их хозяйство.

Скоро в школе начались репетиции.

В вечор первого спектакля Тарас тяжело заболел.

…Упал грохотавший на голове Тараса мельничный жернов, разбился со звоном, как стеклянный. Тарас боялся, что камень вновь начнет давить на голову, открыл глаза. Оказывается, не на мельнице он, а дома, на кровати…

Не поверил Тарас и вновь зажмурился.

И дом, и кровать, и дневной свет — все это выдумка. Он устал жить в мире сказки. Никакого порядка не было: на голове человека стучит мельница, камень дробится со звоном, как стекло, отец влезает в окно и уходит в дверь, Румаш бегом взбирается на высокий столб, упирающийся в небо.

«Конечно, бредил я, от болезни бредил, — в голове, ставшей вдруг легкой, родилась трезвая мысль, — А сейчас-то я не сплю? А почему же тогда кажется, что лежу в прихожей? Здесь же и кровати не стояло».

Тарас хотел было снова открыть глаза, чтобы проверить, где он, в это время снова зазвенело стекло.