Алексей Корнеев - Высокая макуша

— А за мною погнался было раз, — вставил другой.

— С испугу померещилось, — заключил третий.

И завязался разговор про лосей, про кабанов: недавно, дескать, не было их в здешних лесах, все это неплохо, да говорят — вреда от них немало, деревья губят.

— Все мы что-то губим, — резонно заметил пожилой мужчина в полинявшем от солнца трикотажном костюме. И кивнул на корзину у ног, прикрытую пучком зверобоя: — Я вот грибов насобирал — тоже, одним словом, гублю. Заяц травку ест, лисица — зайца. Даже белка, сказывают, не одними орешками да грибками питается, а и гнезда птичьи разоряет. А за белкой куница охотится. А человек — за той и за другой, за всем, что на земле. Ну, и давайте теперь зверей да птиц поуничтожим, грибы да травы, все на свете. Давайте… — и, нахмурясь, отвернулся к окну.

Неловкое молчание воцарилось после этих слов, будто каждого в чем-то обвинили. «Человек за всем охотится, уж так ему предназначено, — подумал Василий. — Но он не должен стать всегубителем. Иначе что же мы оставим вот им?» — взглянул на Егора, прильнувшего к окну.

Проехали еще три километра, и распахнулась перед глазами новая картина: высокий мост, а под ним, в углублении — асфальтовая дорога, коридором рассекавшая надвое лес. И вблизи у моста, и дальше, где дорога исчезала, торопливо бежали машины всяких видов и размеров, — с высоты моста они казались игрушечными.

— Вот экзотика! — воскликнул Василий так, что обернулись к нему пассажиры.

Сразу за мостом поезд сбавил ход, остановился перед стрелкой, проводница соскочила, перевела ее, и показалась другая станция. Направо от нее стеною встали старые дубы и липы, налево — водонапорка, несколько домиков и чистенькое светло-желтое зданьице вокзала. И здесь пассажиров было не меньше, чем на той, на конечной, — не только в вагонах прибавилось, но и на крышах тоже.

Василий дождался, пока тепловоз не фыркнул «чух, чух», пустив по-самоварному синий дым, и, провожая четыре качавшихся вагона, подножки и крыши которых были облеплены народом, все улыбался восторженно: «Экзотика!» И странно было вспоминать слова железнодорожника: «закрыть и ликвидировать».

— Вот тебе и экзотика, — повторил он вслух.

— Что вы, дядя Вася? — не понял Егор.

— Да как же, Егорушка, слышал — закрыть дорогу хотят?

— А может, детскую откроют.

— Ну, с этим еще можно согласиться.

Скрылся за поворотом экзотический поезд, затихло мерное позванивание тонких рельсов. В предвечерней тишине наперебой залились, выводя разноголосые рулады, лесные пернатые: казалось, спешили до захода солнца вылить весь восторг перед этой красотою жизни, перед летней зеленой экзотикой . «А мы мечемся в поисках чего-то особого, необыкновенного, — подумал Василий. — Все куда-то стремимся, все думаем, где-то ах как распрекрасно. А это расчудесное, выходит, рядом»…

Он снова порывисто обнял Егора и пошел за ним плотно утоптанной тропинкой, которая виляла меж высоких лип, уводя от станции к окраине города.

Как хозяин леса, а стало быть, и поселка, Илья не залеживается, хотя ни коровы у него, ни иной какой-нибудь живности, кроме кур да петуха, — до того ли человеку, занятому по горло службой!..

Не дожидаясь, пока поднимется правая его рука — помощница, он заскочил в контору, оставил ей записку, что сделать в его отсутствие и, усадив позади Василия, вымахнул с ветерком на шоссе. Миновав малолюдные еще улицы города, заводишко на окраине, прибавил газу: благо дорога в соседнее лесничество была пустынной. По заботным морщинам на лбу, по сосредоточенному выражению его лица можно было заметить, что поспешал он неспроста. Да и правда дело было неотложное: лесоматериалы кончились, а пилораму остановить, рабочих оставить без дела, — ну какой разумный хозяин позволит себе это? Вот и собрался за выручкой к соседям.

Слева мелькали зеленые холмы. Справа за полями сплошною лентой тянулись леса. Илья дважды только сбавлял скорость, когда дорога оказывалась одновременно деревенской улицей: но обе стороны ее царило утреннее оживление, тарахтели, готовясь к выезду в поле, тракторы.

За лощиной с небольшим, но быстрым ручьем асфальт изогнулся дугою к лесу, и показался кордон — обшитый филенкой дом с сараем позади и огородом. Перед окнами стояла лошадь, запряженная в ходок, а рядом с ней знакомый лесник. «Тоже спозаранок куда-то», — подумал Илья и свернул к нему, приглушил мотоцикл у ограды.

Давно уже, при первом знакомстве приметил он этого лесника. Бывший фронтовик, тот хватил всяких переплетов по «самый кадычок» — и на войне, и в гражданке, которую он как начал после фронта, так и везет бессменно. Тридцать лет в лесной охране — не фунт изюма. И все сносил по-солдатски: заботы-неурядицы по службе, семейные трагедии, которые, как назло, наваливались на него одна за другой (первая жена умерла преждевременно, вторую парализовало).