Надежда Чертова - Большая земля

…Авдотью разбудил резкий стук в дверь. Она накинула на плечи шубейку и сонно улыбнулась: не жалеет силы непутевый парень, еще дверь разнесет в щепы.

— Николя, это ты?

— Отворяй! — сказал за дверью чужой грубый голос.

Авдотья откинула щеколду и бросилась к печке.

— Кто это, батюшки?

Она нашарила спички и зажгла лампу. У порога стоял толстый стражник. Он неторопливо обтер усы и, придерживая рукой шашку, прошел к столу.

— Во вторник сына тебе провожать: мобилизация, — сказал он, копаясь в кожаной сумке.

— Чего это? — не поняла Авдотья. — Ты чего это? — повторила она неожиданно звонко, на всю избу.

— Ну-ну, без крику, — угрожающе проворчал стражник. — Ходи тут по вам!..

Он разложил на столе бумагу и прихлопнул ее ладонью. Между двумя его толстыми розовыми пальцами отчетливо чернел герб.

Авдотья затряслась с головы до ног, глаза ее налились ненавистью.

— Ты, мерин, пошто против закона идешь? Одного-единого сына!..

Стражник лениво оглядел ее с головы до ног.

— Царь велит, не я.

Авдотья, судорожно цепляясь за стол, опустилась на скамью. Голова у нее мелко тряслась.

Стражник следил за ней с любопытством.

— Какой он солдат, мальчишка еще, — тихо и льстиво сказала Авдотья. — Не солдат и не мужик. Я ему кормилица.

Стражник молчал.

— Или, думаешь, дед Полинаша мужик? Законов таких нету. Послушай-ка… — Она преданно заглянула в глаза стражнику. — Может, прошенье губернатору подать? Откупиться капиталом, а? У нас есть, на коня принакоплено…

Стражник рассеянно усмехнулся и снова ничего не ответил. Авдотья выпрямилась, как от удара.

— Пальцы ему отрублю, все равно стрелять не будет! — злобно крикнула она. — Как тать в ночи, ходишь!

— Дура! Повесят! Собирай завтра! — однотонно сказал стражник.

Он вышел, гремя шашкой и сапогами.

Утром все узнали о новой мобилизации. Но об Авдотьиной избе никто не подумал, так в ней было тихо и обычно.

Авдотья наглухо замкнулась в своем горе. Николка увидел бумагу еще ночью и тоже окаменел и примолк.

Семихватиха, прикинувшая, что без Николки на поле ей не обойтись, решила подействовать на Авдотью хитростью. Она отобрала десяток прозрачных яиц, прямо из гнезда, налила бутылку меду, чистого, как слеза, и отправилась к Авдотье.

— Здравствуйте-ка! — крикнула она еще с порога, широко улыбаясь.

Авдотья стояла у печки, подперев щеку сухим кулачком. Нарядный Николка сидел в переднем углу, перед ним зеленовато поблескивала бутылка самогона.

«Лошадь купил! Магарыч допивает!» — со страхом подумала Семихватиха и едва не выронила яйца.

Николка мутно смотрел на Семихватиху и молчал. «Поди, дрался, печенки ему отбили», — совсем испугалась Семихватиха.

Авдотья осталась неподвижной и не ответила на приветствие. Семихватиха, сбитая с толку, решила продолжать игру. Она скромно поставила на пол бутылку с медом и выложила яйца на пестрое одеяло.

— Вавилушка мой письмеца не шлет. — Она перекосила жирное лицо и осторожно всхлипнула. — Не шлет и не шлет. С докукой к тебе, матушка: привопи мне, горюше…

Авдотья вздрогнула и легко, как тень, отстранилась от печки.

— Черна птица, печальна орлица и в мой двор ноне клюнула, — глухо и певуче сказала она.

— Ну да, да… На подарочек вот, не обессудь, — льстиво прошептала Семихватиха.

Она думала, что Авдотья завела свой причит.

Николка схватил бутылку и, разбрызгивая светлые капли, наполнил чашку. Он поднес ее к носу, понюхал и с отвращением поставил обратно.

Авдотья подняла голову:

— Не стану вопить, не проси…

Семихватиха, словно перед дракой, воткнула кулаки в крутые бедра и боком пошла на Авдотью. В ее заплывших глазках зажглись желтые огоньки, она побагровела вся, до кончика носа.

— Ты что ж это? Отказываешься? Мало я тебе в жизни помогала? Да ты ведь купленная мастерица! А?

Авдотья широко раскрыла глаза, в них пылала ослепляющая ненависть.

— Уйди ты, жила! — пронзительно зашептала она. — На веки веков мы тебе вперед отработали. Прощайся с Николушкиными руками: уходит он на войну. А у меня для своего горя, может, и голосу нету. Купленная, да не проданная!

Семихватиха, не сказав ни слова, попятилась к двери.

…Провожали парней через два дня.

Кривушинский обоз двигался почти без плача и песен. Авдотья не вопила, другие вопленицы молчали из уважения к ней. Нарядная Наталья шла около телеги и коротко, по-ребячьи, всхлипывала. Николке сунули в руки гармонь, он крепко ее стиснул и тупо улыбался.