Иван Уханов - Играл духовой оркестр...

Из дома, поддерживая друг дружку за локти, стали выходить старушки. Одна из них приостановилась возле мужчин и облегченно-грустно сказала:

— Вот и отобедали. Проводили Васю в рай.

мелькнули в Пологове чьи-то утешающие строчки.

Поднимая пыль, пугая старух и кур, по улице пронесся ярко-красный «Москвич» и лихо вкатил в ворота. Из него вылез высокий, нескладный и худющий Федя Кочкин, окинул двор беспокойно-вопросительным взглядом, словно удостоверяясь, сюда ли он попал.

— Привет! — торжественно махнул он. Деловито оправил синий комбинезон, подошел к стоящим кружочком Овчарову, Пологову и Баевым, как бы навис над ними угловатыми, по-коршунячьи приподнятыми плечами, улыбнулся:

— Извини, дядь Гриш, что опоздал. Понимаешь, коробку скоростей перебирал. Теперь порядочек! Летит как по воздуху. Не машина — зверь… А это чья? — показал он на «Волгу». — Твоя, Мить?

— Институтская. Попросил у директора, — ответил Баев. — Месяца через два у меня своя такая же будет. Только цвет этот небесный не терплю. Машина должна быть зеркально-черной. Как вечерние лакированные туфли.

— Точно. Цвет машины — это уже полрадости. А у меня, видите, красная, как старинный трамвай. Хочу продать, сколько-то добавить до «Волги». Хотя и эта машинка еще будь здоров.

Кочкин шагнул к «Москвичу», вынул из кармана ветошь и быстрыми заученными движениями стал протирать лобовое стекло.

— Дядя Федя, а мне привез машину? — раздался детский голос. По ступенькам крыльца скатился светлоголовый Андрейка, четырехлетний сын Васи.

— Ах, мамка родная. Забыл! — Кочкин покаянно опустился перед малышом на корточки.

— А говорил, привезу. — Андрейка насупил белесые брови и неспешным, немножко сердитым голосом сказал: — И папа еще не приехал из командировки.

Все грустно переглянулись.

— Ой-ей-ей, вот дела: и папа не приехал, и игрушку я не привез… В другой раз без самосвала не заявлюсь. Поверь, Андрюша. Заводного привезу… Не серчай. Хочешь прокатну?

Малыш, прощая Кочкину все грехи, молча и торопливо полез в машину.

— Ну, кто еще с нами? — бойко пригласил Кочкин. В ответ послышались голоса:

— А ты езжай, езжай.

— Душу ребенка услади. Кто ж его теперь прокатнет… без отца.

— Да. Вася баловал его этим, — вздохнув, сказал Овчаров. — Ждет — слышали? — отца из командировки. На похоронах не был. Неживого его не видел — в соседней деревне у моей сестры гостевал. Как теперь сказать, объяснить, что ждать-то ему нечего… некого?

Овчаров смолк, будто споткнулся на слове.

— Ты б не гонял машину, Федь. Пора уж и за стол садиться, — помолчав, сказал он.

— Мы живо! — крикнул Кочкин, заглушая свой голос ревом мотора. Сделал стремительный разворот во дворе и красиво вырулил на улицу.

— А Федька все такой же ералашный, — добродушно усмехнулся Баев. — Он и тогда машины обожал. А теперь, говорят, днюет и ночует в кабине.

— Он что, шофером стал? — спросил Пологов.

— Да нет, по-прежнему, кажется, токарь.

Кочкин с Андрейкой на руках вошел в горницу, когда все уже сидели за столом, тяжело притихшие и как бы настроенные в мыслях на одну волну.

— Вот и мы явились, не запылились, — громко сказал он.

— Садись, Федя. А Андрейку отпусти, у детей будет свой черед обедать. — Григорий Степанович подвинулся, освобождая Кочкину место. Кочкин рассеянно-дружеским взглядом окинул стол, сидящих и не увидел хозяйки дома.

— А где тетя Даша? — спросил он.

— Третью неделю в больнице… С сердцем положили… Мы тут сейчас с Олюшкой командуем, — ответил Овчаров.

Олюшка, разрумяненная у печи, взад-вперед носилась по избе с подносом, ставила и ставила на длинный стол блюда. Невысокая, веснушчатая, рыженькая, с первого взгляда невзрачная, Олюшка всегда оставляла у людей доброе чувство, когда они видели ее в работе, в пляске, когда она пела или что-то рассказывала. Сразу как-то ярче и больше становились ее маленькие глаза, удлинялась короткая шея, легковеснее и нежнее выглядели ее плотные широкие плечи, и вся она делалась для всех нужной. А сейчас не было красоты в ее движениях и в ней самой. Накрывать стол Олюшке помогала пожилая женщина, совсем бессловесная, выполнявшая все дела в какой-то торжественной немоте.

Верочка напросилась к женщинам в помощницы, сославшись на то, что сидеть одной в компании мужчин, причем старых, ей неловко да и обычай, слышь, не велит.