Вячеслав Сукачев: Скорпион

Когда метель закончилась и встало над селом мутное далекое солнце, все увидели, что домишко Нинки Безруковой засыпан по самую крышу, а из трубы жиденько вьется синий дымок. Собравшиеся мужики несколько раз обошли Нинкино жилье, осмотрели со всех сторон, но никаких входов-выходов не обнаружили. Тогда Володька Басов полез на крышу и начал кричать в трубу. Но и из этого ничего не вышло. Володька только дыма наглотался. Мужики посовещались и решили откапывать.

Серега Безруков тут же стоял, небрежно сунув руки в карманы полушубка. Он внимательно следил за всеми действиями мужиков, презрительно усмехался и щурил свои продолговатые, по-женски красивые глаза.

Когда лопата первый раз сухо скребнула по двери, Серега переместился поближе и закурил.

— Эй, Нинка! — закричал Володька Басов. — Жива, что ли?

— Жива, — донесся приглушенный Нинкин голос.

— Сейчас откопаем. Не гоношись.

Серега Безруков сплюнул окурок в снег, постоял еще немного и пошел по улице, переметенной высокими сугробами. Уход его все заметили, особенно женщины, и тут же посыпались шепотки, догадки, предположения.

Нинка вывалилась из двери, как из берлоги, патлатая, в одном платье, в тапочках на босу ногу. Чмокнула в щеку Вовку Басова (Басиха нахмурилась и полезла ближе к мужу), засмеялась, еще кого-то поцеловала мимоходом, расплакалась и упала женщинам на руки.

— Ну, будет тебе, — нестрого ворчали бабы, — будет, Нинка.

— Ой, горюшко, — застонала со смехом и слезами Нинка, жадно шаря по толпе глазами, — ведь сдохнешь, и никому дела нет. Жизнь-то проклятая какая, а? Три дня просидела и хоть бы кто схватился. Фашисты, а не люди. Ироды пустоголовые, кикиморы.

Все знали, к кому относятся эти слова, и не обижались на Нинку. А того, к кому она обращалась, давно уже не было здесь, лишь изжеванный окурок темнел на ослепительно белом снегу.

— Ну, Нинка, выдержала ты блокаду, сто лет теперь будешь жить, — засмеялся Володька, спешно уводимый своей Басихой.

— А где твой Скорпион? — засмеялись и бабы, обступив и разглядывая Нинку.

— Спит, где же еще ему быть. Ему все нипочем.

— Твой был здесь. Недавно ушел. Как докопались, так и ушел.

Нинка побледнела, зажмурилась, растолкала баб и пошла в дом. И скоро пусто стало на окраине Сосновки. Пусто, тихо, покойно.

Скорпион, шестилетний Нинкин сынишка, которого она бог весть почему сама так прозвала, преспокойно спал в своей кроватке, разметав пухленькие руки поверх одеяла. Был он — вылитый папаша, с такими же продолговатыми глазами, смуглой кожей и выпирающими скулами. Спал он давно и крепко. Нинка соскучилась одна, злилась на него, но будить не решалась. Как и папенька преподобный, Скорпион был решительного нрава и терпеть не мог, когда его зазря беспокоили.

Нинка безмолвно постояла над ним и недовольно пробурчала:

— Ладно, спи. Я тебе после физзарядку устрою.

Но выполнить своей угрозы она не успела, потому как прибежал Мишка Горшков и сообщил, что привезли почту. Она быстро собралась, недоумевая, как умудрилась после такого бурана пробиться машина с центральной усадьбы. Скорпион продолжал спать, она минутку поколебалась и все-таки не удержалась, чмокнула его в острую скулу, чмокнула еще раз и, уловив, как начали сдвигаться реденькие Скорпионовы бровки, выскочила на улицу.

Вообще-то она соскучилась за эти три дня по людям, по разговору, по той жизни, которой жила ее бессосновая Сосновка. И бежала Нинка по улице радостная, приветливая, возбужденная. Односельчане весело приветствовали ее, не забывая беззлобно пошутить:

— Ну что, Нинка, ослобонилась?

— Немного до пятнадцати суток не дотянула, а?

— Ты как в подлодке окопалась, Нинка, одна стереотруба торчит.

Нинка посмеивалась, тоже шутила в ответ и дальше бежала, пока на Костю Девяткина не натолкнулась. Костя из магазина вышел. Увидел Нинку, смутился.

— Здравствуй, Нина.

— Здравствуй, Костя.

— На почту?

— На почту.

— А я вот к Вовке.

— Меня бы пригласили.

— Приходи.

— Вот почту разнесу и прибегу.

— У Вовки день рождения сегодня.

— Приду.

«Пусть хоть лопнет, а я пойду, — думала Нинка, шагая дальше, — пусть хоть разорвется, черт скуластый, пойду да и все».

Приняв почту, расписавшись, Нинка взялась сортировать в первую очередь письма и… Конверт был какой-то-необычный, с красивыми марками, из плотной бумаги, с аккуратно вписанным индексом и, главное, предназначался Безрукову Сергею Феоктистовичу. Почерк явно женский, тут уже Нинку учить не надо было, обратный адрес — Барнаул и роспись.