Вячеслав Сукачев: У реки

Тепло долго не наступало. Очевидно, лишь потому, что не было настоящего ветра. А задул ветер и сбил прошлогоднюю листву с дубняка, и все встало на свои места: теперь лес был совершенно обнаженным, готовым дать новую листву, и сразу же пришли теплые, солнечные дни.

Степану Назанову было чудно замечать, как из-под снега, среди желтой отрешенности прошлогодней травы, пробивается развеселая зелень. Вроде бы и с робостью тянется она к свету и теплу, но так упрямо и отчаянно, что Степан не рисковал без нужды сходить с тропинок, боясь растоптать эту молодую жизнь неловким шагом.

А когда трава пошла чуть бойчее и начал зацветать багульник, вскрылась ночью река. Степан этого момента ждал всю зиму, тщательно рассчитывал сроки и только самую малость промахнулся. Два дня назад двинулись забереги, но двинулись так нерешительно, что Степанова прорубь, с черным, утоптанным снегом вокруг, за два часа сместилась не более чем на сто пятьдесят шагов. И вот здесь-то он обмишурился, подумал что это еще не настоящая подвижка, а просто ветром сорвало несколько льдин и течением снесло к утесу. Собственно, так оно и было, а причиной раннего ледохода стал резкий подъем воды.

Заслышав ночью неясный шум, Степан Назанов бросился к окну, но ничего не разглядел: на улице было темно и ветрено, и только шум с каждой минутой становился все отчетливее.

Он быстро оделся и подходил уже к двери, когда из другой комнаты его сонно окликнула Наташа:

— Па, что, лед пошел?

— Пошел, — торопливо ответил Степан, — да ты спи, он и днем еще будет идти.

Степан вышел на улицу, и его разом охватило тем грохотом, который сдерживали стены дома. Река работала. С веселой методичностью, завидным упрямством и силой она исполняла свою самую тяжелую работу года. Трудно поднимая многотонные ледяные поля, упрямо ворочая постанывающие льдины, с музыкальным звоном рассыпающиеся на холодно искрящиеся кристаллы, река с привычным постоянством выходила из плена.

Назанов стоял на крутом берегу, с жадностью вдыхал холодный, сырой от близкой воды верховой ветер и понимающе слушал эту удивительную работу взбунтовавшейся реки. Но долго так стоять он не мог, ему хотелось каким-то образом принять участие в ледоходе, и он поспешно спустился к воде и длинным шестом принялся отталкивать застрявшие на отмели льдины. Он забыл застегнуть куртку, и ветер трепал ее полы, раза два в резиновые сапоги хлестнуло холодной водой, но Степан этого не замечал. Он словно и сам освобождался от чего-то и с каждой новой минутой чувствовал, как в нем просыпаются силы, от которых хотелось зажить новой, необыкновенной жизнью, быть счастливым и удачливым. Это чувство было для Назанова почти незнакомым, и он тихо дивился самому себе, с робкой иронией улыбаясь в бороду.

Он не сразу заметил Наташу, а увидев ее смешную фигуру в длинной до колен куртке, обрадовался и весело закричал:

— Во, поперло-то как! Это тебе похлеще ледокола будет.

Чуть позже они прямо на берегу развели костер, и в его отблесках проносились мимо красные льдины. Наташа сидела на большом камне, ссутулившись и положив голову на колени, и уже по одному ее печальному виду можно было определить, что она лишь недавно отметила свое шестнадцатилетие.

Степан Назанов немного успокоился, по все еще был непривычно суетлив и разговорчив. Собрав и свалив у костра большую кучу сушняка, он присел напротив дочери и впервые за эту ночь закурил. Папироса ярко вспыхивала, и от этого мгновенного света и от костра его лицо в мягком обрамлении русой бороды тоже было красным, огненным, с весело блистающими глазами. Когда сталкивались особенно большие ледяные поля и над рекой вставал низкий, глухой рокот, перемежаемый тихим звоном рассыпающихся льдин, напоминающим звон колокольчиков, Степан замирал и все повторял в тихом восторге:

— Во дает! Это ж какая сила! Какая силища-то прет!

Наташа все больше молчала в задумчивости и удивлялась необычному оживлению отца. Лишь однажды, когда на большой льдине проплыла мимо чья-то поломанная нарта, лежащая вверх полозьями, она грустно сказала:

— А потом эти нарты увидит еще кто-нибудь и не будет знать, что мы их первыми видели. А еще раньше на них кто-то ездил…

Лед шел два дня. А потом лишь редкие льдины показывались из-за крутой излучины и так же одиноко скрывались за утесом.

Все эти дни Степан Назанов был в постоянных хлопотах. От него пахло краской, дымом, смолой. Прострочив днище лодки длинными узкими полосами жести и окрасив его в голубой цвет, он перевернул лодку и занялся переустройством кубрика. Вся эта работа была ему в радость, хорошо ладилась и приносила настоящее удовольствие.