Анатолий Емельянов - Год - тринадцать месяцев (сборник)

И вот как по волшебству за каких-то два-три года возникают на заброшенных пустырях эти красивые дачные городки. Сразу видно, что люди здесь живут счастливые и довольные.

— Погубила нас эта жара, — опять сказала женщина позади. — В земле сделались такие трещины, что проваливаются телята. Моя мама пошла покосить отавы и тоже провалилась и сломала ногу, сейчас лежит и не встает…

— Ладно, не хнычь, — оборвал муж. — Как будто у тебя одной беда. Да и вообще…

— Чего — вообще?

— А то, что вы, бабы, даже после светопреставления хотите на бугорке остаться.

Наверное, они повздорили еще в городе, таскаясь по магазинам, и вот до сих пор не могут успокоиться.

— Скотину-то ты чем будешь кормить зимой, если пуд сена уже сейчас стоит шесть рублей? Что, надеясь на тебя, детей, что ли, оставлю без молока?!

— Говорю тебе: в колхозе дадут солому, а в Сибири наши готовят сено.

— Для тебя, наверное, готовят?

— Для кого же еще? — искренне удивился мужчина.

— Дурак, — коротко сказала жена.

— Будет вам спорить, — вмешался шофер. — Иначе я вас высажу. — Он подмигнул Алексею Петровичу по-приятельски, как бы говоря, что он просто попугал этих деревенских, чтобы ехали молча и не мешали.

Дорога пошла уже через овраги, и когда машина поднимается в гору, то видно далеко вокруг, и взору предстают уже изрядно пожелтевшие рощи, желтые стога соломы посреди вспаханных полей и маленькие деревеньки, лепящиеся по склонам, на косогорах или в самой низине. И над всем этим одинаково властвует солнечный зной, и кажется, что от него не укрыться ни в долу, ни в лесу. Трава возле дороги бурая от пыли, и даже из машины видно, какая она жесткая, редкая. По обочинам дороги видны и глубокие трещины в земле, и если оступиться, то тут может сломать ногу не только человек, но и лошадь.

А под железобетонными мостиками только сухая спекшаяся глина, и нигде не блеснет вода, не зеленеет осока.

И пыль, пыль, пыль…

Встречные машины поднимают густые облака пыли, и когда через такое облако проедешь, то хоть окна и закрыты, на зубах все рано похрустывает пыль. Пыль уже обволокла лицо, шею. Но надо терпеть, делать нечего.

Вообще Алексей Петрович привычен к подобным тяготам жизни. Когда в детстве да юности хлебнешь такого лиха, это всегда скажется. Стоит только вспомнить, так тебе тогда доставалось. В таких же вот оврагах застрянешь на лошади с возом, а лошадь не тянет, хоть убей ее. Но дороги в Чувашии были и тогда везде хорошие, ведь недаром в тридцать пятом году республику наградили орденом Ленина именно за хорошее дорожное строительство. Да и сейчас дороги поддерживаются в хорошем состоянии. Вот и Вурнарский тракт уже покрыт асфальтом дальше Ишаков, строятся мосты через речки и овраги, железобетонные мосты, вечные…

Вот только через Унгу пока еще мост деревянный, ветхий, знак видит: с грузом более семи тонн проезд запрещен. А еще недавно такого знака не было — мостик стоял крепко. Но, видно, вышел ему срок, долгую и добрую службу он послужил. И подумалось Алексею Петровичу: интересно, сколько раз я проезжал через этот мостик?! И вот еще раз — домой, на родину, в Шигали!.. Из родных людей в Шигалях сейчас только старшая сестра Арина. Мать звала ее Урик, звала так с малых лет и до последних дней, хотя у сестры к тому времени было уже десятеро детей, и вот теперь и все в Шигалях зовут ее так — Урик. Подумать только — десять детей! До войны родилось четверо, а потом, когда ее муж Афанасий вернулся с фронта, сестра рожала сыновей да дочерей ежегодно. Алексей Петрович и сейчас даже путает их имена…

— Ох, беда, — опять вздохнула позади женщина. — И Сорма высохла, и Цивили высохли…

Как раз проезжали по мосту, и Алексей Петрович поглядел вниз — сухое, все в трещинах русло речки Сормы, только кое-где в бочагах влажнел песок. И над всем руслом, сколько было видно, летали грачи. Может быть, собирают дохлую рыбешку. «Неужели высох и Большой Цивиль?» — подумалось Алексею Петровичу с каким-то даже внезапным страхом. Большой Цивиль — река его детства, и в то, что он может высохнуть, просто не верилось. Но спросить у женщины, так ли это, он отчего-то не решался. Да и откуда ей знать, ведь она не из Шигалей…

— И Волга вся обмелела, — сказал и шофер. — Рыбаки говорят, что еще никогда не было таких уловов.

— Вот так вот! — подхватила женщина. — У одних беда и горе, а другим прибыток да радость.

Видимо, сердце женщины и, в самом деле, ожесточилось. Трудно поверить, что богатые уловы приносят рыбакам радость и удовлетворение сейчас, когда Волга и в самом деле так обмелела, что и глядеть страшно. Но ни Алексей Петрович, ни шофер, ни муж не возразили женщине.