Анатолий Емельянов - Год - тринадцать месяцев (сборник)

— Э… Андрей Петрович? — переспросил Сетнер Осипович, пытаясь уловить, откуда подул ветер.

Андрей Петрович был секретарь обкома, и познакомились они давно, в то время, когда пошла печальная мода распахивать луга и многолетние травы, — увеличение, дескать, пашни — залог нашего благосостояния! А Ветлов тогда только еще стал председателем — года не прошло. Но голова уже и тогда на плечах держалась крепко, и он сразу почувствовал, что без сена колхоз жить не может, на одном кукурузном силосе коровы не дадут молока. А поля люцерны в колхозе тогда были удивительны: травостой такой, что брошенная палка на землю не проваливалась. Вот и решил молодой председатель на свой страх и риск: показал в отчете, что оставил пятьдесят гектаров люцерны, а триста гектаров «переведены на чистые пары». Оставил пятьдесят гектаров только по своей молодости: ведь сено, думал, все равно будет, его не утаишь. А случись это дело сегодня, не только гектары, и сена бы в отчете не показал. Верно говорится: молодо — зелено. Читают в управлении отчет и дивятся: с пятидесяти гектаров Ветлов накосил тысячу двести тонн сена! Или мировой рекорд, или ложь. Приехали проверять, перемерили стога.

И насчитали не тысячу двести, а тысячу четыреста тонн. Ну, это понятно: для себя мерили, не на продажу. Так ложь и открылась. А за это ясно что — на бюро райкома партии. И случился на этом бюро и Андрей Петрович, тогда тоже еще молодой секретарь обкома, только начинал работать. Он и спрашивает у Ветлова:

— Ну как, удои растут?

— Растут.

— Привесы растут?

— Растут, товарищ секретарь.

— Это хорошо. А виновным себя считаешь?

Помялся Ветлов, помялся да и заявляет:

— Не грешен тот человек, который не родился. А разве правы те, которые хотят уничтожить травы, распахать луга?

Секретарь обкома едва заметно улыбнулся, а вот члены райкома все больше и больше хмурились. А, он утаил триста гектаров да еще и оправдывается, — исключить! Сам виноват, а сваливает вину на других! Тут Андрей Петрович спрашивает:

— Скажи, Ветлов, в чем крепость нашей партии?

Странный вопрос для бюро райкома, но деваться некуда, и Ветлов говорит: в единстве, мол, с народом. Нет, не угадал. Тогда, может, в коллективном разуме? Опять не так. В борьбе за лучшее будущее человечества? Засмеялся Андрей Петрович, махнул рукой и твердо, раздельно сказал:

— В дис-цип-ли-не. Теперь понял свой грех?

Да, молодому председателю Ветлову теперь стало все понятно. Дело вовсе не в гектарах, не в сене. Дело все в том, что в своем рвении он нарушил партийную дисциплину. Сено и на будущий год нарастет, указания относительно лугов могут и отменить, но если каждый начнет самовольничать, то распадется единство, утратится сила. И когда именно так понял все дело Ветлов, то всякое наказание готов был принять как справедливое и стоял молча, опустив голову, покорно ожидая решения своей участи. Так что строгий выговор, который ему дали по предложению Андрея Петровича, был мягким, чем-то вроде дружеского предупреждения на будущее. Да так, пожалуй, оно и вышло: после этого бюро Андрей Петрович решил немедленно ехать в колхоз к Ветлову, и когда они сидели в легкой, чистой машине, а машина неслышно летела по выбитому шоссе, то Андрей Петрович сказал, обернувшись к Ветлову:

— Если хочешь вывести колхоз в передовые, ты должен иметь крепкую шею.

Вот такой урок преподал ему Андрей Петрович. Он потом частенько наведывался в колхоз, но никаких поблажек от него не было Ветлову, никакого особенного внимания Андрей Петрович не выказывал. И почему Пуговкин теперь спрашивает о нем? Может быть, Андрей Петрович интересовался? Или сам Пуговкин уже нажаловался Андрею Петровичу на Ветлова? Впрочем, не стоит этому придавать значения. А то, что Андрей Петрович раз в год наведывается в Шигали, об этом все в райкоме знают. И так он и ответил:

— Когда как: то раз в год, то два.

Пуговкин опять пристукнул по столу своей твердой ладонью, но сейчас, однако, без всякой строгости.

— Я понял, — сказал он, — засиделись мы в кабинете, а мне бы еще хотелось посмотреть ваш колхоз. — Он встал, вышел из-за стола и энергичным упругим шагом направился к двери…

Сетнер Осипович, беседуя с Пуговкиным, слышал, как заводили трактора, как отъезжали автомашины. Потом начала работать сортировка «Петкус», — благо, нынче сушить не надо, зерно привозят с поля сухое. Хозяйственный центр колхоза наполнялся шумом и звуками обычной будничной работы. Закрывая свой кабинет, Сетнер Осипович, чтобы не молчать, спросил: