Валентин Селиванов - Свадебные колокола

— Я могу поспорить, — предложил Веня. Он разозлился.

Штейнберг знал, что Калашников не проиграл ни одного спора за три года, и он приходил смотреть, когда Веня кушал солому, сам пробовал её на вкус и всё качал головой. Он ответил:

— Я тоже могу.

— Будут уголки, вы сами доставите их в колонну.

— Не будет уголков, ты ведёшь меня в ресторан, потом отвозишь домой и укладываешь спать.

Дуэль без секундантов началась, и каждый был уверен в успехе.

— Хорошо, — сказал Веня.

— Помни, ресторан и кровать. Я могу написать тебе на память.

Веня совсем разозлился и ничего не ответил.

— Ты можешь отказаться от пари, — сказал Штейнберг.

— Зачем? Я достану уголки.

— Что ты, Веня! Ты любишь шашлык по-карски? И к нему много вина?

— Вы не выиграли ещё пари, — ответил Веня. Он обиделся на великого коммерсанта.

Веня направился к Ганке, начальнику управления «Востоксибэлектрострой». Его кабинет находился через две двери.

Конечно, было бы гораздо лучше, если бы он был начальником управления «Белых ночей». Тогда бы у Вени не было никаких сомнений, что Штейнбергу придётся самому отвезти уголки в колонну, А пока сомнения оставались, и они не обманули Калашникова.

У человека были страшные глаза. Они готовы были выскочить из орбит и оставить слепым человека. На груди у него была лёгкая порванная рубаха, а на лице глубокие морщины, как складки на одежде. Человеку было лет тридцать. Но почему же у него такие морщины? И этот могучий человек был рыбаком, который стоял в лодке и смотрел на солнце. Сколько раз он смотрел на солнце с такой надеждой? Сегодня, верно, эта надежда кончилась. А солнце уходило за море.

Веня с интересом разглядывал картину на стене в кабинете Ганки, ожидая, когда тот окончит свой длинный и бестолковый разговор по телефону. Разговор не заканчивался. Рыбак по-прежнему смотрел на уходящее солнце.

Ганка откровенно сказал Вене, что из этой затеи с уголками ничего не выйдет. Зря он так сказал. Уголки ведь нужны для дела. И хотя в управлении их мало, но они всё-таки есть. А раз есть, их рано или поздно кому-нибудь отдадут. Почему бы их не отдать сорок первой колонне?

А солнце, словно пришитое, висело над морем. В глазах у могучего рыбака было несчастье, и он, может быть, хотел протянуть руки к солнцу, но у него не было надежды.

Наконец Ганка положил трубку. Он не бросил её, как когда-то делал его отец, а положил аккуратно на рычаг. Вене понравилась эта привычка.

— Мне кажется, что мы с вами всё уже выяснили, — сказал со вздохом Ганка.

— Только начали выяснять, — мягко поправил Веня. И тут же он решил держаться немного понахальней и независимей. Он помнил, что скромностью часто его подводила. — Мы остановились с вами на том, что из-за нехватки уголков наша колонна простаивает уже третий день.

Веня, ясное дело, преувеличивал. Но Ганка, должно быть, догадывался об этом.

— Вот видите график, — Ганка сдвинул на переносице лохматые брови и уже во второй раз показал Вене лист ватмана, расчерченный и расписанный вдоль и поперёк. — У вас впереди ещё целый квартал, и вам спешить некуда.

В другой бы обстановке Веня не постеснялся и закричал бы: «Бюрократов на мыло!», а вот здесь не мог. Конечно, он бюрократ, подумал Веня. Его нужно поставить к стенке и немножко попугать винтовкой. Неужели он такой колоссальный жмот? Сроду таких не встречал.

— Мы взяли обязательство сдать трассу на два месяца раньше, — тихо сказал Веня. Он обязан был соблюдать правила вежливого обращения со старшим по возрасту и положению.

— Я этого обязательства не читал. Узнал только сегодня утром из «Комсомольской правды», — сухо ответил Ганка. Это был тонкий намёк, что подобных вещей он не прощает.

Яша Риловский, выходит, уже получил мою телеграмму, подумал Веня. Отличный парень этот очкарик Яша!

Это воспоминание придало ему силы, и он с улыбкой ответил:

— Если говорить о газетах, то сегодня вечером в набор идёт очень интересная статья о бюрократах.

Ганка засопел. Если ему сейчас сбрить его лохматые брови, подумал Веня, он будет похож на бегемота. Интересно, что делают из кожи бегемота?

— Вы мальчишки! — загремел Ганка. Он решил отчитать по первое число этого молокососа, который приставал к нему с ножом к горлу, требуя уголков. Хитёр Гуревич: он должен был сейчас сидеть на его месте. — И я вам уже сказал, молодой человек, что вы всё получили, что вам причитается по лимиту, и запускать руку в государственный карман вам никто не позволит! Для кого, спрашивается, существует лимит? Для кого составляются графики? Ваша колонна не исключение! И не стоило вам ехать сюда, чтобы выслушивать прописные истины.