Иван Скачков - Солдатом быть не просто

— Не женат пока.

— Что ж так припозднился?

— Успею… Жениться, парень, не лапоть надеть. — После небольшой паузы пояснил: — Перед самой войной чуть было не женился, но вовремя раздумал. Девка с лица и по фигуре ладная, а душа мелкая. Не хотел жениться на фигуре. Поначалу нравилась, а после один случай открыл мне глаза. Как-то она говорит, что сестра в городе бедствует: осталась без мужа с ребятишками, часто хворает. Советую ей: «Сестру в деревню переправь, здесь на чистом воздухе и добрых харчах поправится». А она: «Была нужда — три лишних рта, да к тому же хворая». У меня после того вся любовь к ней, какая была, испарилась, будто ее и не было. С таким человеком, что только о себе думает, в жизни намаешься. После, как война началась, еще лучше разглядел ее. Мужиков в колхозе кругом женщины заменили, каждой работенки прибавилось, а она все в сторону глядит, от гурта отбивается, работа, мол, не по ней, другую просит. И совсем как-то закисла… Нет, думаю, на такую в беде не обопрешься…

— А я прежде думал, — перебил Степана тот же солдат, — как это ты от семьи добровольцем пошел на фронт?

— Думал, да плохо. И от семьи пошел бы, теперь такое время — все поднялись. Как только началась война, из нашей Антиповки всех здоровых мужиков будто ветром выдуло. Остались бабы с мальцами, старики да я. А тут время уборки подошло. Вот где помозговать надо было! Земли много, а людей мало, тракторы кое-какие остались, а трактористы ушли на фронт танкистами. Как ни мозгуй, а своими силами не управиться бы — город помогал.

Меня военкомат забраковал из-за хромоты. Зато в колхозе я сразу стал на виду, выплыл в верхи. Прежде кашеварил в бригаде, а тут за нехваткой мужиков бригадиром поставили. Поначалу водился за мной один грешок — к водочке прикладывался. Сам знаешь: стоит переднее колесо подмазать, как заднее само пойдет. Дальше — больше… Хорошо председательша колхоза — строгая бабочка! — приметила, куда дело идет, и взяла меня в оборот. Бросил водкой баловаться, покрепче вцепился в работу. А все одно думки о фронте из головы не выходили. Крепкий ведь я кругом, только с малым брачком. Тут еще женщины одолевали. Бригада моя целиком из них была. Работают и попутно языками молотят: «Один ты у нас, Степан, разъединственный, ходишь промеж нас, будто кочет. Без хвоста только…» И заливаются. Чего только не наслушаешься за день!.. Подался я опять в район и в военкомате потребовал напрямки: отправляйте в армию, а то сам уйду. Напомнил, что прежде кашеварил в бригаде: коли в строй не гожусь, пошлите в тыловые. Взяли. Дали винтовку, ну и поварешку к ней…

Где-то неподалеку в селе разорвался снаряд.

— Ого, фашист лютует, — проговорил Степан, — по тылам лупит.

В ту же минуту рвануло совсем рядом. Степан вскочил, быстро пошел к воротам. Первое, что он увидел, — развороченный, дымящийся угол избы. Рядом на ступеньках крыльца лежал Сашко с окровавленной спиной. Он раскинул руки, в правой была зажата свирелька.

Из дома выбежала мать. Сразу все поняла, с криком припала к худенькому тельцу мальчика.

Степан стоял, будто оглушенный, пригвожденный к месту. В нем все кипело от негодования и жалости. Вдруг он с хриплым криком бросился к машине, выхватил из кузова винтовку и побежал к воротам. Рванул калитку, выскочил на улицу.

— Ты куда? — кинулись за ним солдаты.

Он бежал ходко, будто никогда и не хромал, как бегут в атаку, нацелив оружие вперед.

Не оглядываясь, Корень скрылся в переулке. Перепрыгивал через плетни, воронки, пока не оказался за околицей, и бежал дальше к лесу, за которым шел бой. Бежал, не разбирая дороги, не слыша топота нагонявших его солдат. Перед его глазами было только одно: окровавленное тельце Сашко, поникшее на крыльце дома.

Его нагнали в лесу. Он вырывался, кричал, ругался, чего не делал прежде, несколько раз выстрелил из винтовки в сторону отступавшего врага…

После этого сник, как обычно жухнет воздушный шар, из которого выпустили воздух, медленно возвращался с солдатами в село, не проронив ни слова.

Он стал молчаливым, солдаты не слышали его шуток.

Прошло больше года. Далеко в тылу осталось то село, где Степан Корень когда-то на день задержался со своей кухней. Наши войска наступали уже в Германии, но Степан не забывал Сашко. Может, оттого, что реже смеялся, у него почти разгладились морщинки у глаз.

Наступила последняя военная зима. Первый снег припорошил поля, островерхие крыши немецких селений. В такую пору Степан со своей кухней въезжал в окраинную улицу города, только что занятого нашими войсками. Неподалеку располагался один из батальонов полка. Машина въехала в обширный двор, образованный несколькими многоэтажными домами рабочей окраины.