Бела Иллеш - Тисса горит

С неделю все шло, как по маслу. Не состоялось только посещение кино, — фрау Шмидт все вечера была занята.

На второй неделе стало ясно, что финансовый план Шмидта ничуть не реальнее финансового плана Отто Бауэра. И хотя в плане Шмидта не было таких фантастических статей, как у Бауэра, вроде чрезвычайного налогового обложения буржуазии, все же его план провалился.

Осложнения начались в среду второй недели, когда Шмидт получил на ужин не предусмотренные планом телячьи ножки, а просто лишь кусок хлеба с маргарином. Он промолчал, объяснив «неувязку» занятостью жены. Но когда и на следующий день его ужин ограничился куском хлеба с маргарином, бедняк не выдержал.

— Согласно нашему плану… — начал он.

— Денег не хватило.

— То есть как это не хватило?

— Не знаю, где ты витаешь, если до сих пор еще не в курсе венских событий. Сегодня обед стоит вдвое дороже, чем неделю назад. Крона падает с каждым часом.

Да, это так. Что крона падает — Шмидт знает. Он понимает: катастрофическое падение курса кроны нарушает равновесие государственного бюджета и угрожает революции. Он знал, со слов Отто Бауэра, что падение курса кроны можно остановить только беспощадным налоговым обложением буржуазии. Но он не знал, он даже представить себе не мог, что Цюрих может вдруг вмешаться в дело его собственного питания. На заводе он уже слышал, что падение валюты отражается на достижениях революции, но он думал, что план Отто Бауэра… план Отто Бауэра…

Планируя бюджет на будущую неделю, он учел падение кроны. Этот план вышел куда скромнее первого, но зато он был реальнее. Реальнее, но все же недостаточно реальным. Теперь крона уже не падала, она просто таяла в руках. В ресторанах, в кафе лилось шампанское. В ночных кабарэ господа во фраках танцевали с голыми дамами. Проституткам в шелковом белье платили золотом. Зато заработная плата, полученная рабочим после обеда в субботу, в понедельник утром уже ничего не стоила. На что сегодня еще можно было купить фунт печенки, через три дня не хватало даже на фунт картофеля.

— Бумаги жалко! — усмехнулась фрау Шмидт, когда ее муж снова взялся за карандаш.

— Жалко, — покорно согласился тот. — Что же будет дальше? Что будет?..

— Я спешу. Мне надо итти. Мы проводим агитацию по домам.

Несколько дней спустя Шмидты, даже во время безработицы редко прибегавшие к услугам ломбарда, вынуждены были заложить свое белье — все, до последней штуки.

Последняя вещь очутилась в ломбарде именно в тот день, когда Петр пришел навестить супругов Шмидт.

Петр разбудил их в одиннадцать часов. Шмидты радушно встретили неожиданного гостя. За чаем с сахарином проговорили до поздней ночи. Петр поведал им о своих мытарствах в полиции, о суде, о своем бегстве.

Постель Петру кое-как смастерили из зимних пальто.

Утром Петр отправился в редакцию «Пролетария». Беседа с Гайдошем продолжалась часа три.

Гайдош сильно изменился. Прошло девять лет с того дня, когда он привел Петра в мастерскую и остановился перед огромным паровозом с поломанным задним колесом. Тяготы этих лет почти не отразились на лице Гайдоша. Но тем ярче бросился в глаза Петру горестный след последних шести месяцев.

Гайдош словно помолодел, — таково было первое впечатление.

Но внимательно присмотревшись, Петр увидел, что тот похудел, вокруг рта легли глубокие борозды, подбородок заострился.

Глаза остались прежние. И теперь Гайдош смотрел на Петра так же, как девять лет назад, когда на просьбу дяди устроить в мастерскую мальчика — сына человека, умершего в тюрьме, — он ответил: — Постараюсь! — и мозолистой рукой погладил ребенка по голове.

— Видишь ли, парень, — сказал он, — покуда мы не базируемся на производственном пролетариате, наша работа — игра. С крестьянской беднотой и батраками мы тоже должны действовать в открытую. Арваи говорит: не наши ошибки погубили пролетарскую революцию в Венгрии, — она была обречена с первого же момента своего существования. А это, парень, пахнет тем, что теперь, значит, нет и надобности единодушно провозглашать, что наша программа — революционный захват земли, что на вопрос о строительстве Венгерской коммунистической партии нет надобности давать определенного ответа. В вопросах касательно партии, как бы ты ни возражал против жесткой установки Секереша, он все же был прав. Мы этого не хотели, но уж так вышло. Конечно, это не случайно. Если уж организовалась фракция и началась борьба против нашей линии, мы не были б коммунистами, если б бежали от борьбы. Нет, мы этого не сделали. Напротив: когда в нас начали бросать камни, мы ответили целым градом камней — в интересах партии.