Бела Иллеш - Тисса горит

Петр и Андрей попали в одну камеру. Камера была на двоих. В первый раз за последние полгода они могли свободно поговорить друг с другом. Петра, после того как его выписали из тюремной больницы, вплоть до суда держали в строгой изоляции от товарищей. Он сидел с двумя уголовниками-карманщиками. Они усердно старались посвятить его в свое искусство. И когда Петр не выказал ни малейшего интереса к их искусству, были разобижены. За это время Петру пришлось беседовать только со следователем да с адвокатом. Следователь заботился об обосновании предстоящего приговора куда больше, чем адвокат об обосновании защиты.

За последний день суда Андрей невероятно устал, едва раскрывал глаза. При объявлении приговора напряг все силы, чтобы не заснуть стоя. Но как только дверь камеры за ним захлопнулась, волнение, которое он с таким трудом сдерживал, вылилось у него в длинную речь, сопровождаемую вместо обычных спокойных учительских жестов необычно смелыми и быстрыми движениями рук. Речь, в которой он разоблачал классовый характер суда белых, разоблачал белых господ, которые в 1849 году привели против своего народа русских казаков, а в 1919 году — румынских солдат, которые именем короля…

Петр понял, что происходит с Андреем. Помочь он ничем не мог. По крайней мере не надо мешать ему. Он повалился на нары и уставился в потолок, хотя ничего любопытного там не было. В противоположность Андрею, он чувствовал себя морально разбитым. Но голова работала ясно.

Первый день суда принес ему большое облегчение. Секереш в Пеште. Демонстрация — свидетельство того, что движение растет. Вот когда хорошо было бы работать! Но, конечно… Адвокат говорил, будто снова готовится обмен заключенными с Россией. Петр тогда пропустил мимо ушей слова адвоката. Как он жалеет теперь, что не порасспросил его подробнее! Не скоро представится ему возможность разузнать это.

«Ну, будь, что будет!» — прервал Петр длинную цепь своих мыслей, усаживаясь на нарах по-турецки.

Андрей, расхаживавший взад и вперед по камере, остановился перед Петром.

— О чем ты задумался, Петр?

— Да ни о чем.

— Как так ни о чем?

— Да так, просто…

— А что ты скажешь насчет побега?

— Это был бы выход, — ответил Петр. — Только дело это не из легких.

— Неужели нельзя что-нибудь выдумать?

— Посмотрим…

Камера освещалась окном у потолка. Слабый свет проникал с улицы. Петр не мог рассмотреть лица Андрея, до него долетала только его глубокие жалобные вздохи.

— Ничего, Андрей, переживем! Русские товарищи помногу лет отсиживали.

— Ты раз уже бежал, Петр?

— Да, но это было давно. В Чехии в то переходное время положение было неустановившимся. Секереш бывало шутил, что тогда даже смерть была лишь переходным состоянием. Тогда все было проще обделать. Теперь, видно, придется нам запастись терпением.

— А наше движение, Петр? Что будет с нашим движением? — жалобно простонал Андрей.

— Движение? Движение будет расти. Будут, разумеется, и срывы. Но мало помалу все выровняется, войдет в свою колею. Мы нераздельно связаны с движением, — без него мы не мыслим себя. Но движение может обойтись без любого из нас. Кто бы это ни был. Придет время, положение изменится, мы снова включимся в работу. Мало кого мы застанем из старых товарищей. Но если бы даже мы и никого из них не застали, мы все же будем чувствовать себя дома, если только когда-нибудь… А пока что, Андрей, — терпение!

Андрей вновь глубоко вздохнул и пожал руку Петра.

— Ты, брат, прав. Спасибо! Собственно говоря, ты не сказал ничего нового. Ничего такого, что само собой не разумелось бы. Беда в том, что в трудные минуты человек прежде всего перестает понимать самые простые вещи. Спасибо, брат!

Андрей заговорил о Вере, и снова он стал похож на учителя, который говорит перед своими учениками.

Петра подмывало спросить Андрея, облегчил ли его разговор. Ему самому сильно взгрустнулось. Чтобы отделаться от навязчивых мыслей, он хотел было перевести разговор на Секереша. У него чуть не сорвалось с языка, что на суде он видел Секереша. Но, подумав, решил промолчать.

Когда утром за Петром пришли караульные, он не мог предполагать, что его переводят отсюда, и что пройдут многие годы, прежде чем он снова встретится с Андреем. Он ушел, не попрощавшись.

После обеда перевели и Андрея в Сборную. Там он попал в одну камеру с Лаци.

После того, как были сняты чорт его знает в который раз оттиски пальцев, Петра повели вниз к воротам, выходящим на улицу Конституции.