Бела Иллеш - Тисса горит

— А что же, тоже работа, — смущенно возражает Бочкай, зардевшись, как молоденькая девушка. — Чем не работа? Очень даже тяжелая работа.

По уходе гостей обе женщины с ребенком отправились на кухню. Мужчины остались спать в комнате. Постелью им служила шуба, а покрываться они должны были другой шубой — шубой сына старика Бочкая, которую он принес для «обмеблировки» партийного секретариата.

Петру не хотелось спать. Долго сидели они на лавке, беседуя вполголоса, — только затушили лампу: керосин дорог, да и достать его нелегко.

— Как, чорт возьми, дошли вы до этакой жизни?

— Так же, как и другие. Сперва румынская оккупация… У-ух, и здорово же пороли!.. Потом — чехи. Те без дальних слов — в тюрьму, в Илаву. Пороть не пороли, а за шесть недель двоих насмерть ухлопали. А сколько народу «братцы» до крови избили — и не перечесть. Много эта маленькая страна перетерпела с четырнадцатого года…

Первый день начался неудачно. Тимко с женой с утра ушли на работу, а тут вдруг Наташа, взявшаяся хозяйничать, почувствовала себя плохо. Стала жаловаться на боль в голове и в сердце. Свернулась в комочек и плакала, как обиженный ребенок.

Проснулся и Владимир Тимко и тоже заплакал. Петр стоял в замешательстве, не зная, что делать. К счастью, на плач прибежала соседка, дородная женщина лет сорока, в юбке из солдатского сукна, домотканной рубахе и цветном платке, повязанном, как у молодух.

— Ну-ну, душенька, — по-венгерски успокаивала она Наташу. — Не плачьте, милая… Ушел, подлец, так нечего по нем и убиваться. Раз не пожалел, бросил — не стоит он того, чтобы этакая красивая женщина о нем плакала. Ну же, душенька, утрите-ка слезы.

Ребенка она взяла на руки, а на Петра прикрикнула:

— Чего, голубчик, стоишь, рот разинув? Помог бы лучше в беде.

— Если б знал, как…

— Если б знал, если б знал!.. Знахарку надо или доктора.

— Лучше доктора, — сказал Петр.

— Ну, тогда сбегай живей. Новый доктор живет в четвертом отсюда доме. Узнаешь по красной крыше. Да и дощечка на доме есть.

На воротах выбеленного приветливого домика с красной крышей действительно есть медная дощечка. На ней по-украински и по-венгерски значится:

ДОКТОР БЕКЕШ — ВРАЧ-СПЕЦИАЛИСТ

Доктор сидит за утренним кофе.

— Иду, как не пойти, — с ласковой улыбкой говорит он на ломаном венгерском языке.

Он наскоро проглатывает кофе и уже готов.

Лицо у него полное, немного одутловатое, гладко выбритое. В светлых волосах мелькает сединка. На нем темно-синий хорошо сшитый костюм, черный шелковый галстук, коричневые ботинки. Набросив широкое пальто, он берет котелок и трость с серебряным набалдашником.

Сквозь толстые стекла очков в широкой роговой оправе на Петра внимательно устремлены большие серые глаза.

Пошли.

Петр быстро шагает но лужам, брызгая грязью на доктора. Тот укоризненно поглядывает на Петра, но молчит.

С Наташей он заговаривает по-русски, утешает ее, как ребенка, поит холодной водой и кладет ей на лоб холодный компресс. Володю берет на руки и успокаивает.

— Придут еще, сынок, хорошие времена, — говорит он, укачивая его, — будешь жить в лучшем мире, чем тот, в каком родился. Можешь этому поверить, раз это говорит тебе дядя Бекеш.

— Что, собственно, с ней? — спрашивает его Петр по-венгерски.

— Мужа бы надо бабенке, — отвечает Бекеш. — Мужа. Дюжего русака или украинца. Но, на худой конец, и венгерец сойдет.

Петр хочет ему заплатить, но доктор от денег отказывается.

— Рецепта не писал, — шутит он.

Тимко с женой, вернувшись домой к обеду, находят печь истопленной. Ольга принимается за дело. Эта женщина быстро и умело справляется со всем: затапливает печь, чистит картошку, кормит младенца, сменяет холодные компрессы на лбу Наташи и при этом успевает еще беседовать с Петром. Говорит она с ним по-венгерски.

— Где это вы нашему языку научились? — спрашивает Петр.

— У «интернационалистов».

— Где?

— На Урале и в Сибири, у венгерских красноармейцев. Я там в полку «интернационалистов» служила, Там и мой Володенька служил, — добавляет она и прижимает к себе своего младенца. — На седьмом месяце была, а все с коня не сходила. Каждая винтовка против Колчака нужна была.

— Верно, — кивает Петр.

— Ну, вот и обед поспел. Ты не голодна, что ль, Наташа? Ешь, ешь, — хороша картошка с перцем. Есть не будешь, никогда не поправишься…

Подходя к деревянному мосту, машина замедляет ход. На том берегу крутой поворот, за которым Свальява уже не видна.