Ион Друцэ - Белая церковь

Потом наступил день, когда самого отца Иоана нужно было спасать. Выследив по полозьям, что сани едут не порожняком, на него напали в низине, меж двумя деревушками. Попытки отца Иоана отстоять пожертвования своему храму привели к тому, что его зверски избили, и он, верно, погиб бы в снегу, если бы горемычная старушка, возвращавшаяся из лесу с вязанкой хвороста, не наткнулась на него. Не успел встать на ноги, выехать из села не успел, как у небольшого перелеска лошадь свалилась. Лежит на дороге, глаза красные, морда в пене. Все советуют бросить ее, но если эта божья тварь строила вместе с тобой храм и таскала тебя по всем этим белым пустыням, как ты можешь бросить ее?

Бедная Екатерина — всю зиму ходила она на тракт, всех прохожих выспрашивала, пока, наконец, удалось получить весточку, и горькая была та весточка, как полынь в начале лета. Сообщили ей, что видели отца Иоана в Бельцах, собиравшего подаяние. Стоял он с кружкой у моста и был так худ, и лошадка была до того облезлая, что невозможно было пройти мимо, не подав, а между тем народ все шел и шел, а в той кружке ну почти что ничего…

Там, у того моста, его и заприметил боярин Мовилэ, возвращавшийся откуда-то в расписных санях. Вернее, приметил он не столько отца Иоана, сколько его клячу, дремавшую рядом. Лошадь была без гривы и хвоста, она явно побывала уже на том свете, и боярин удивился — скажи пожалуйста, выходили!

— Мэй, Гицэ! — крикнул он своему кучеру. — Поди и позови того, что стоит с облезлой клячей у моста…

Отец Иоан бежал что было сил.

— На колокол собираем, ваша светлость.

Боярин покопался в карманах, кинул в кружку какую-никакую мелочь.

— Твоя кляча?

— Моя.

— Чем болела?

— Да прихватила где-то какой-то заразы, — сознался отец Иоан.

— Заразу понемножку не хватают. Ее когда берут, берут сполна. Как же ты ее выходил?

— А… молитвами.

Тут только боярин вспомнил, что видел эту рыжую голову в Нямце на вознесении. Даже, помнится, за ним нарочно посылали. Ах, да он же помог тогда спасти праздник! А что, если он и в самом деле наделен чем-то этаким свыше?

— Много насобирал?

— Пока на одну только веревку для колокола.

— Не густо. А ты бы согласился поехать в мое имение, помолиться за мой скот? Если к тому же твои молитвы помогут, я, пожалуй, нашел бы, к чему ту веревку привязать…

Еще долгих сель недель отец Иоан провел в конюшнях боярина Мовилэ. Запущенный, зачумленный скот корчился в грязи, и стоял такой рев, что всего два раза в день удавалось произнести «Отче наш». Остальное время проходило в трудах. С утра вместе со скотниками таскали за хвост павшую скотину и сжигали в поле. Затем, вернувшись, варили травы и целый день чистили, кормили, поили, и так до следующего утра, когда опять надо было таскать за хвост и сжигать.

С начала оттепели чума как будто стала отступать. Во всяком случае, в поле сжигали все меньше и меньше скота, а к концу апреля, когда выживший молодняк уже был выпущен на пастбище, случилась и с отцом Иоаном беда. Как-то после обеда, зайдя за конопляную перегородку в углу конюшни, где по ночам отдыхал часок-другой на старой рогожке, он вдруг рухнул. Самое поразительное было то, что, падая, он улыбнулся и в его воспаленном лихорадкой мозгу промелькнуло удивленное — скажи пожалуйста, не получилось!

Отец Иоан, как и все натуры энергичные, деятельные, воспринимал жизнь с каким-то озорством, азартом и перед каждым начинанием в глубине души вопрошал себя — получится или не получится? Одолеет или не одолеет? Затем, сколько бы его труды и радения ни длились, тот поставленный им самим вопрос висел в воздухе, и ответом на него могло быть только завершенное дело. Что и говорить, в каком-то смысле отец Иоан был баловнем судьбы, ему удавались вещи поразительные, немыслимые, непостижимые. Может, потому он уверовал, что у него всегда все должно получиться, и кто бы мог подумать, что одно-единственное невезение в главную, критическую минуту жизни затмит все его былые удачи.

Богобоязненный Мовилэ из опасений, как бы у него в хлеву не скончалось лицо духовное, послал срочно в Могилев за колоколом, который тут же повесили в конюшне на перекладине так, чтобы отец Иоан, когда горячка позволит, смог бы увидеть, хотя бы в тумане, честно заработанный им новенький церковный колокол.

Его спасли барская кухарка и висевший на перекладине колокол. Он был так истощен горячкой и раздумьями о жизни, что не в силах был даже повернуться с боку на бок. Тетушка Линка ухаживала за ним, как за малым ребенком, и долгие ночи дежурила у изголовья больного с теплыми настойками, молитвами и огарком свечи — так, на всякий случай, потому что очень уж слаб он был. Тем не менее отец Иоан выжил и много лет спустя, на старости, сознавался, что истинно христианским духом он проникся не в монастыре и не во время строительства храма, а в углу старой барской конюшни, на жесткой рогожке, слушая в бредовом забытьи далекий голос матери и мычание скота вперемежку с колокольным перезвоном.