Ион Друцэ: Пошел, гнедой, пошел…

— Пошел, гнедой, пошел…

Небо на западе еще румянится, но где-то вдали, над морем, уже засияли две звездочки. Мигают, прижались друг к дружке и дрожат, — видно, боятся упасть в море. Ветер бьет то сбоку, то в лицо, но капитан не достает больше свою замусоленную карту. Дорога домой — единственная дорога, которую войско проделывает без карты. Надобно только идти, чтобы беспрерывно звучало: хай-хай, хай-хай…

Когда дорога начала спускаться с кручи, звон повозок снова стал дробиться и снова рыжая кобылка остановилась у ствола орудия. Капитан Фулжер опять помотал головой, как бы говоря кому-то: нет, ни в коем случае, нет! и, когда место для кадыка было найдено, позвал:

— Капрал Харабаджиу!

И опять собачонка побежала в поле, и опять шел Харабаджиу, глядел куда-то в пространство. «После этого взял капитан и позвал меня еще раз».

— Слушаюсь, господин капитан.

— Опять свалился гнедой?

— Упал, господин капитан.

— Почему не пристрелишь?

— Пристрелю, господин капитан. Ей-богу, пристрелю. Только дойду до телеги и тут же пристрелю…

— Бегом.

Харабаджиу и не думает бежать. Идет медленно, глядя в поле: «…И что, ты думаешь, он мне сказал?..»

Теперь гнедой лежит на дороге. Стерегут его с одной стороны ноги солдат, а с другой — ноги лошадей. Лежит с закрытыми глазами, безразличный ко всему. Солдаты стоят рядом озадаченные, теперь все, теперь крышка… Харабаджиу подошел к повозке, достал топорик. Попробовал тыльной стороной ладони, хорошо ли наточен. Потом отошел на несколько шагов в сторону, стал тесать мерзлую землю. Набрал мерзлой стружки в полу шинели, высыпал под ноги гнедому. Достал откуда-то веревки, пропустил их гнедому под брюхо.

— Ну-ка, взяли! Раз! Хуп, еще разок!

Гнедой на ногах. Дрожат мышцы, дрожат губы, долго смотрит полузакрытыми глазами на ремень Харабаджиу, будто удивляется: как это удалось его поднять? Но Харабаджиу не обращает на него внимания. Снова уложил обмотку вокруг шеи — уж на этот раз черта с два залезет холод… Вышел в голову колонны, сказал тихо, с таким расчетом, чтобы не услышали остальные кони:

— Пошел, гнедой, пошел…

Повозки двинулись. С поля бежит собачонка, мордочка в сторону: подумать только — и на этот раз ничего не нашла. Ну прямо-таки ничего…

Прошел еще день, — может, был вторник, а может, суббота; может, восьмое, а может, одиннадцатое… Ясное, чем-то похожее на домашнее, небо, полная луна выгоняет звезды из ледяных заплат, рассеянных по обочинам дороги. Выгоняет, выбрасывает их сотнями, но справиться не может — нет конца дороге, нет конца ни заплатам, ни звездам…

Капитан Фулжер уже не дремлет. Он ищет поводья в гриве рыжей кобылки, но не находит. Нет так нет. Смотрит печально куда-то в глубь поля — война приучила его спать днем, а ночью он бодрствует. Вдруг мелькнул Харабаджиу бежал смешно, по-бабьему разбрасывая в сторону руки-ноги.

— Господин капитан! Господин капитан!

— Что такое?

Харабаджиу идет некоторое время рядом с рыжей кобылкой, потом шепчет, чтоб не слышали нижние чины:

— По шоссе проходят войска, господин капитан. Похоже, что наши, румыны…

Капитан наконец нашел поводья.

— Харабаджиу, погоняй мою кобылку, а то размечталась старая кляча.

Рыжая кобылка свернула с дороги и благодаря большому усердию капрала поскакала в голову колонны. По долине медленно, устало тек нескончаемый поток войск.

— Они что, домой, господин капитан?

— Отступают.

Отступала и часть капитана Фулжера. Значит, тоже домой…

— Ну-ка, ребята, к ним…

Рыжая кобылка сама перешла на рысь, и вслед за ней заторопилась вся колонна.

Разбуженные повозки зазвенели совсем по-иному. Побежал и гнедой, очень смущенный: ну конечно, какой это бег?..

— Пошел, гнедой, пошел…

Вскоре часть капитана Фулжера влилась в поток. Последовало небольшое оживление среди солдат: кто откуда, кто с каких пор не курил… Вечная история: из соседних сел — сколько угодно, из своего — ни души… А что до курева — попробуй упомни такую уйму времени…

Добрую половину ночи шли молча по шоссе, слушая все тот же перезвон теперь он был полновесней, решительней.

На рассвете, взобравшись на пригорок, колонна остановилась. С хвоста понесся вопрос, который солдаты, едва ловя озябшими губами, передавали друг другу:

— Что случилось?

Через некоторое время из середины к хвосту таким же образом отправлен был ответ:

— Пала лошадь…

Несколько солдат, довольные передышкой, собрались вокруг и лениво следили, как Харабаджиу тащит мерзлую землю в полах шинели… Сделав две ходки и собравшись в третью, Харабаджиу вдруг услышал: