Мария Красавицкая - Горшочек с медом

Заглядевшись, заслушавшись, Юля не заметила, как вышла из квартиры и рядом с ней оказалась тетка Паланея.

Она выглянула из подъезда, и отблеск ночной феерии осветил ее лицо. Грубое, некрасивое. Лоб не бог весть какой просторный. Зато нос на семерых рос, ей одной достался. Поджатые в ниточку губы говорили о бесконечном терпении. Малы были для крупного лица ее глазки, утонувшие в глубоких глазницах. Но как блеснули они, когда вражий самолет попал в луч прожектора! А там и второй прожектор вцепился в игрушечный, серебряно поблескивающий самолетик. Самолетик маневрировал, пытался вырваться из слепящего перекрестья. На каждый его маневр тетка Паланея отзывалась:

— Во, каб ты сдох! Каб ты сдох!

«Как-то будет!» — это был девиз тетки Паланеи.

Горожан, еще не приспособивших быт к трудностям военного времени, она подвергла презрительно-краткой критике: «Во, изживенцы!»

Свой и Нюшин быт она без промедления взялась устраивать «с толком».

Дед предвидел массу трудностей с пропиской тетки Паланеи и спланировал цепочку действий. Тетка Паланея обошлась без нее. Выяснив, где сидит начальство, ведающее пропиской, она погрузила в коляску двух младших Нюшиных отпрысков, старшей велела держаться за подол ее длинной, в густых сборках юбки и босиком («Сапоги к зиме поберечь надо!») отправилась. И вскоре вернулась, с торжеством продемонстрировала Нюшино заявление с размашисто наложенной красными чернилами резолюцией: «Прописать».

Резолюция появилась после того, как тетка Паланея, выслушав отказ, погрозилась оставить «малых» в кабинете начальника: «Расти сам!» Малые, видя, что бабка направилась к двери, естественно, подняли рев. «Так, так, деточки!» — скрываясь уже за дверью, позлорадствовала тетка Паланея. Ее, конечно же, вернули.

Прописавшись, тетка Паланея нашла и работу. А это было непросто: пронеслось уже по Москве грозное слово «эвакуация».

— Свет не без добрых людей! — придя из очереди в магазине, рассказывала тетка Паланея.— Пожалилась: никак работу не найду!

Ей не только посочувствовали, ей дали бумажку с адресом мастерской, где шьют солдатское обмундирование. Можно и на дом брать.

Устроившись сама, тетка Паланея сообразила, что туда же можно приткнуть и Нюшу. Заработок пойдет, а главное — рабочая карточка.

Юлю, к которой тетка Паланея с первого дня воспылала симпатией, однажды спросила:

— Как жить, дочушка, думаешь?

«Как жить?» — положим, четко сформулировать ответ на этот вопрос Юля бы сама не сумела. Она вот только что перешла в десятый класс. Лето, как всегда, каникулы. А дальше?

— Учиться и только учиться! — твердили в один голос и мама и дед.

Но где учиться? В Юлиной школе разместился призывной пункт.

— Отмобилизуют армию,— рассуждал дед,— и к началу учебного года школа откроется. Непременно!

Тем временем однажды школьный двор заполнили грузовики с железными кроватями, матрацами, подушками. Забегали люди в белых халатах. Школа превратилась в госпиталь.

В первые же дни войны мальчишки и девчонки — Юлины одноклассники — ринулись в военкомат, в райком комсомола:

— Мы добровольцы! Куда угодно, кем угодно!

Вместе со всеми побывала там и Юля. Совершенно бесполезно: по дальнозоркости она носила очки плюс шесть. Толстые стекла делали ее глаза неправдоподобно огромными.

Глаза эти и в военкомате и в райкоме произвели одинаковое впечатление:

— Идите, девушка, идите! Нет у нас для вас ничего!

Тетка Паланея сама и ответила на свой четкий вопрос: «Как жить, дочушка, думаешь?»

— У деда изживенская карточка, у тебя изживенская, у матери служащая. Что есть будете? Надо тебе на работу. Пойдем, устрою.

— Но я шить не умею,— развела руками Юля.

— Ничего, научу.

Дед с мамой, обсудив все «за» и «против», пришли к выводу: в доводах тетки Паланеи есть логика. Разумеется, временно, разумеется, до той поры, пока... Словом, стала и Юля швеей-надомницей.

Под мастерскую тетка Паланея облюбовала часть коридора — у окна, на свету. Там установлены были три «Зингера»: Нюшин, Юлиной мамы, одной из соседок. Швы простейшие гнали Юля с Нюшей. Они же метали петли, пришивали пуговицы. Окончательная сборка — на тетке Паланее. Строчила, не поднимая головы, и пела под бег машины одну и ту же тягучую белорусскую песню: «Калых-калых, бярезина, балить мая сярэдзина...»

«Сярэдзина»— оказывается, поясница. Поясница-таки действительно немела: чтоб выполнить норму, заслужить право на рабочую карточку, надо было шить и шить.