Анатолий Емельянов - Запоздалый суд (сборник)

— Вот где он у меня сидит, — стукнул себя по широкой груди председатель. — Ох, хитер, ох, хитер, старая змея! Змею и за хвост поймаешь, так она хвост отрывает и дальше бежит… Знаю, знаю, кто мутил воду, только ухватить не удалось. Ну, ничего, рано или поздно попадет в наши руки, — и опять опустил кулаки-гири на стол.

— Для чего ты мне говоришь про старика? — как можно спокойнее, хоть у него все и кипело внутри, сказал Степан. — Я не его сын. Мой отец погиб на войне.

— Для того чтобы ты сказал это ему самому, — пропуская последние слова Степана мимо ушей, ответил Кирле. — Жаль, не убил я его тогда в лесу… А ты иди себе, не порть бумагу на заявления…

Негодующим и в то же время каким-то пришибленным, раздавленным и от того еще более ненавидящим Кирле, вышел из Митрофановского дома Степан. Разговор этот надолго — не навсегда ли? — решил его дальнейшую участь. Кто знает: прими его тогда Кирле в колхоз — может, совсем по-другому сложилась бы его жизнь, может, стал бы он со временем добросовестным, как и все, работником. А главное — легче бы ему через колхоз выйти из-под зависимости от сурового деда… Нет, по понял, не захотел понять председатель Кирле смятенного, запутавшегося в хитроумных дедовских сетях, парня.

— Значит, хитер, говорит? — самодовольно усмехаясь, переспросил Тит Захарыч Степана, когда тот передал свой разговор с Кирле. — Что ж, оно так и есть: голыми руками меня не возьмешь. У меня не кочан капусты на плечах, а голова. А когда голова есть — все остальное приложится… Ты не выдавай свою злость, спрячь ее до поры до времени. Будь приветлив и угодлив. Такому человеку и ненавистник дорогу дает… Не принял в колхоз? Пусть. Мы другую дорогу поищем…

В ту ночь, при свете лампушки, дед долго писал что-то. А через какое-то время в Трисирминское приехал человек в кожаной тужурке. Он вызвал Степана в правление, но, видать, был заодно с Кирле: в колхоз Степана все равно не приняли.

Прошел год.

— Ну, теперь подошло наше время, — сказал как-то дед. — Погодка вроде успокоилась, будем приниматься за дело…

Из тайника, который они выкопали при постройке дома, дед достал винтовку с обрезанным стволом и спрятал ее на сеновале.

— Ствол, говорят, от времени ржавеет, а выстрел его очищает, — сказал он при этом не совсем понятное.

А когда вернулись в избу, попросил Серахви:

— Ты, сношенька, заверни нам что-нибудь поесть. Мы со Стялпаном в лес понаведаемся. Авось лесу на баню раздобудем. А то как без бани? Без бани нельзя.

— Да вы что на ночь-то глядя? — стала отговаривать Серахви. — Завтра с утра шли бы.

— Послушать тебя — рассуждаешь, как ребенок, — гнул свое дед. — Да кто же припас нам там бревна-то? Сначала до лесника надо добраться, с ним все обговорить. Вот мы как раз это нынче и сделаем, заночуем у лесника, а завтра с богом за работу…

По дороге в лес, вспоминая разговор с Серахви, дед поучал внука:

— Даже то, что видит твой левый глаза — правому знать не обязательно. С женщиной не делись мыслями, если даже она и твоя жена. Слышал поговорку: мужик подходил — умом наградил, баба подошла — сплетню разнесла. Язык женщины губит и мужчину…

Шли они селом — в руках у деда пила, за плечами у Степана котомка, за поясом того и другого — топоры — шли медленно, напоказ людям: вот, мол, видите, собрались в лес.

Дойдя до Татарского лога в ближнем от села Серяклинском лесу, остановились.

— Винтовка здесь. Вчера вечером еще принес сюда и спрятал. А назавтра Кирле — от верных людей знаю — вызван в район. Вот и проводим его в район… А пока айда доберемся до лесника, чтобы и он нас видел. Нам сейчас важно, чтобы побольше людей нас видело…

В избушке лесника достали из котомки изрядный запас водки и закуски, накачали до беспамятства хозяина, заставили, почти насильно заставили, выпить и хозяйку. Одну бутылку оставили леснику на похмелье.

О лесе на баньку дед договорился с лесником еще в самом начале застолья, еще когда тот не был пьян. Но теперь, когда они засобирались уходить, гостеприимная жена лесника стала отговаривать:

— Ночью, чего хорошего, еще на какого зверя наткнетесь.

— Не беспокойся, хозяюшка, — ответил дед, — переночуем в старом пчельнике. Зато завтра прямо с утра за дело примемся.

Прошагав часа два, они вышли на дорогу, которая вела из села в район и задевала в этом месте край Трисирминского леса. Спустившись в глубокий овраг, посидели в затишке, отдохнули. Потом дед поставил Степана в густой орешник на тот склон оврага, который был обращен к селу. Дорога отсюда была видна как на ладони.