Анатолий Емельянов - Запоздалый суд (сборник)

Тут дед делает паузу, обводя всех своими черными черемуховыми глазами.

— И? — опять не выдерживает Левень.

Да и не один Левень, все остальные с нетерпением ждут последнего слова Тита Захарыча.

— И вступайте в колхоз! — заканчивает дед, и его слова падают в напряженной тишине громом с ясного неба.

По недоуменным лицам собравшихся видно, что они ждали от деда совсем другого слова, другого совета. И когда проходит первоначальное замешательство, дружно, разноголосым хором, возражают ему, а кто-то потихоньку даже чуть ли не трусом обзывает. И опять больше всех шумит, кипятится Левень:

— Всех коммунистов, до последнего, порешим!

Тогда дед говорит Степану:

— Поди-ка выдь, погляди да послушай…

То ли он и в самом деле побаивается, что их подслушают, то ли не хочет, чтобы Степан знал, о чем они будут говорить дальше.

Узнает об этом Степан через три дня.

По селу пополз слух, что Левень Уткин схвачен и приведен в сельский Совет, Будто бы стрелял в Андрея Васюкова из обреза…

А дело было, как потом узналось, так. Председатель коммуны из соседнего селения Малой Трисирмы Андрей Васюков по каким-то делам оказался в Большой Трисирме. Вот его поздним вечером и подстерег Левень. Однако в темноте не разобрал, в кого стреляет, а оказалось, что но улице шел не Андрей, а его брат Петр. Петра он ранил в плечо. А шедший следом Андрей кинулся наперерез убегавшему Левеню и успел подставить ногу. Тот полетел вместе со своим обрезом наземь. Братья схватили кулака, как следует отдубасили, а потом привели в сельский Совет. В ту же ночь вызванный из района милиционер увез Левеня.

После этого случая Степанов дед притих, присмирел, стал еще более осторожным.

— Не послушался меня, погорячился — вот л… — дед не договорил, по и так все было ясно. — А теперь и меня, и кого другого из зажиточных хозяев очень просто могут забрать…

Помолчал немного, а потом уже другим, потаенным голосом закончил:

— Ты, Стяппан, — нет у меня больше никого! — моя последняя надежда… Пойдем-ка я тебе что-то покажу и скажу…

Двором они вышли в сад и остановились иод старой яблоней. Дед взял Степана за плечо и, склонившись к его уху, заговорил шепотом:

— Видишь, где я стою? Так вот под моими ногами — золото и серебро. На твой век хватит. Но… — дед сказал это почти в голос: — Но трогать не торопись, жди черного дня… Как знать, может, меня завтра или через неделю заберут, тогда я и сказать тебе ничего не успею. Есть у меня обрез, и я научу тебя стрелять из него. Понятное дело, не здесь, в селе — в лесу. Будешь мстить за меня. И помни: мой первый враг — Кирле… Только делай все один. Если кому-то еще доверишь тайну — это уже не тайна, рано или поздно она будет известна и другим… Руки-ноги — для работы; глаза глядят, уши слушают, а язык болтает. Так вот, не давай воли языку, умей держать его за зубами. Меньше говори, больше слушай — для того бог и дал человеку один язык, а два уха…

Все же дед тогда, наверное, лишку перетрусил. Как показало близкое время, его страхи и опасения не подтвердились. Левень Уткин исчез — как в воду канул, но никого за собой не потянул. Разве что Петра Смуна раза три в милицию вызвали. И все. Все затихло.

Когда первый страх немного прошел, Тит Захарыч принялся за проведение своего плана в жизнь. Начал с того, что продал двух коров. Заворчавшей было старухе сказал-отрезал:

— Вот оно и видно, что волос-то длинен, а ума нет… Да ты бы радовалась, дура-баба, что тебе же ухода меньше. А мы втроем и с одной коровой проживем припеваючи.

Через некоторое время точно так же сплавил дед и лишних лошадей, оставив себе лишь любимого серого жеребца. Ни на какие базары коней дед не водил — зачем лишняя огласка? — за ними приходили прямо на дом.

— Теперь остается развестись с тобой, старой каргой, — подтрунил он в веселую минуту над старухой, — поделить добро пополам, и тогда я окажусь беднее любого середняка. — И торжествующе, самодовольно добавлял: — Вот так их надо объегоривать!

Зимой дед со Степаном начали заготавливать и возить лес. И чтобы все видели, что Тит Захарыч такой же, как и все его односельчане, дед на вывозке леса устроил ниме — помочь.

— Раньше Тит Захарыч лесом торговал, а сейчас, гляди-ка, сам рубит да возит, — говорили соседи. — Времена меняются…

— Не для себя — мне уж скоро в могилу — внука хочу выделить, самостоятельным хозяином сделать, пока еще меня самого управка берет. А то вон без скотины остался, как бы и остальное добро по ветру не ушло…