Анатолий Емельянов - Запоздалый суд (сборник)

Собрание между тем продолжалось. Один за другим выступили плотник и каменщик из строительной бригады и так расхваливали председателя за его хозяйственную смекалистость и разворотливость, что какой-то там зоотехник рядом с ним выглядел очень бледно.

В зале стояла напряженная тишина. По этой тишине словно бы чувствовалось, что многие здесь сидящие не очень-то одобрительно относятся к восхвалению Михатайкина. Но и выступить против никто не решался. И как знать, может, собрание и прошло бы именно так или почти так, как его планировал Федот Иванович, не выскочи из рядов Роза Полякова.

Она шла на сцену сначала быстро, решительно, но чем ближе подходила к трибуне, тем шаг ее становился медленнее и неувереннее. Словно бы уже решившись, она все еще оставалась в нерешительности.

И на трибуну вышла — не сразу заговорила, а долго мяла концы своей косынки и глядела не в зал, а в пол трибуны.

— Федот Иванович, — наконец-то набралась духу Роза, — задумал эти выборы, чтобы мы ему еще раз в ноги поклонились. Кланяемся, — она и в самом деле сделала поклон в сторону Михатайкина, — Спасибо, вам, председатель, за хлеб, за соль, спасибо, наш кормилец и поилец, как выражается ваш артист Ванька Козлов. Только… — тут Роза сделала паузу, глубоко вздохнула, словно бы набирая в грудь побольше воздуха, — только народ и без слов был благодарен вам, Федот Иванович. Потому многое и прощал, ничего не говорил вам, если даже что-то и не нравилось. А вы это молчание поняли как похвалу и почувствовали себя хозяином не только над колхозом, но и над людьми. И если кто сказал вам слово поперек — штраф, уколол правдой глаза — огорода лишу, лошади не дам. И слова только грубые, только ругательные, других нет. Многие терпят их, потому что боятся вас… А если вы на нервы ссылаетесь — что ж, может, и на самом деле подлечить их надо, отдохнуть. А коли выборы, я поддерживаю кандидатуру Василия Константиновича. Раз голосуем тайно, кого-то из двоих все равно выберем…

Зал словно прорвало. Бывает, надвигается гроза, и становится душно и тихо. Но вот ударил гром, сверкнула молния — и зашумел проливной дождь, загудело все кругом. Так и сейчас. Гул перекатывался по залу из конца в конец, люди кричали с мест, наперебой просили слова.

Председательствующему — теперь им был уже Алексей Федорович — с большим трудом удалось установить хотя бы относительную тишину и порядок.

Федот Иванович делал вид, что совершенно спокойно выслушивает выступающих против него колхозников, даже пытался улыбаться, но улыбка получалась натянутая, неестественная, неживая. В сердце же у него кипела обида. Обида на этих людей, которым он отдавал себя всего, для которых недосыпал и недоедал, за которых он переносил лишения и страдания. Да, и страдания! Вот и сейчас ведь они заставляют его страдать… И кто выступает? Лентяи пли рвачи, которым он всегда зажимал хвост, да и впредь так будет делать. Что ж, пусть выговорятся, пусть душу отведут. Потом спохватятся, да будет поздно. А это хорошо, что один за другим вылезают на трибуну — он теперь будет знать, кто держал против него камень за пазухой и вот теперь выкладывает его при всем народе. Пусть, пусть его недруги выговорятся. Их не так уж и много. Народ в большинстве своем — за него, и дойдет дело до голосования, народ скажет свое слово.

Слава богу, прения-выступления, кажется, подходят к концу. Решено оставить двух кандидатов на председательский пост. Два кандидата — так Федотом Ивановичем и было задумано. Жаль, что второй-то кандидат не Алексей Федорович. Не такой уж дурак этот отставной майор, достало ума отвести от себя беду. Ну, ничего, надо еще посмотреть, надолго ли он ее отвел…

В фойе клуба сразу на трех машинках готовили бюллетени для голосования. На одной из них выстукивала две фамилии кандидатов Шура. И каждый раз, когда она печатала «Михатайкин Ф. И.», сердце ее охватывала тревога.

А в зале тем временем шли выборы нового правления. Кандидатами называли Михатайкина, Василия Константиновича, Алексея Федоровича… Но никто не выкликнул ни Василия Берданкина, ни Ягура Ивановича. Долгое время никто не вспомнил и агронома Александра Петровича, хотя кто не понимал, что агроному, можно сказать, положено быть в составе правления. Не прошло даром для Александра Петровича его глухое молчание на нынешнем собрании! Фамилия агронома была включена в список лишь по настоянию Василия Константиновича.

Была избрана и счетная комиссия.