Виктор Стариков - Звезда победы

Все в главном инженере раздражало Жильцову. Впервые дала она волю своим чувствам. Ведь какой он вошел к ней — непогрешимо-самоуверенный, как будто ничто не омрачает его жизни, тщательно выбритый, в свежей рубашке, выутюженном и хорошо сшитом костюме. Как он самоуверен! Она отвернулась. Чего она так раздражилась? Что это на нее нашло? Какое ей в сущности дело до его внешнего вида, до его настроения?

Фомичев молча перебирал листки.

— Цифры убедительные. — Скулы у Фомичева двинулись. — Одно вы забыли. В этом полугодии выплавка меди увеличилась, и не за счет более богатых руд. Мы теперь больше проплавляем руды. Разве это само пришло. Это сделали люди. А вы этого не хотите замечать. Смотрите на все только с точки зрения центральной лаборатории.

Марина Николаевна ждала других слов. Резко повернувшись, она подошла к вешалке и взяла пальто.

— Мне на завод, — сказала она. — Иду в ночные смены.

— Ночные смены? Мы попутчики. А эти цифры я у вас возьму. — Фомичев сложил листочки и спрятал их в боковой карман. — В понедельник верну.

Они вместе вышли из лаборатории.

По улице Фомичев и Жильцова шли не рядом, а так, как могут итти случайные попутчики, — на расстоянии шага друг от друга, молча. Главный инженер начинал раскаиваться, что затеял совместное ночное посещение цехов.

На большом заводском дворе, в тех местах, где асфальтовые дороги пересекались железнодорожными путями, горели редкие фонари. Светились окна обогатительной фабрики, трепетное пламя вспыхивало временами в конверторном цехе, выхватывая из темноты балки и колонны и бросая далекий красноватый отсвет. Весь остальной двор тонул в темноте. Запах серы здесь был очень сильным.

Марина Николаевна свернула к обогатительной фабрике. Фомичев молча, словно они заранее условились о маршруте, последовал за ней. Перед самой фабрикой, на железнодорожных путях, проход загораживал только что привезенный ворох досок. Он хотел помочь спутнице перебраться через этот завал, но она отдернула руку, не принимая от него даже ничтожной услуги.

«Значит, помнит обиду», — подумал Фомичев.

В полутемном высоком помещении обогатительной фабрики всюду слышалось журчание воды, тяжелые всхлипы, булькание и нестихающий глухой грохот дробилок. Пахло сыростью, едва уловимым ароматом смолы. Из четырех секций одна не работала. Дежурный, попавшийся им у входа, маленький, толстенький инженер Гринев, с блестящими черными волосами, похожий в своем светлосером халате на врача, держа руки в карманах, обстоятельно и спокойно рассказывал, что четвертая секция остановилась часа три тому назад: поломалась шестерня насоса, запасной на фабрике не оказалось. Главный склад закрыт, и он, Гринев, никого из механиков цеха и завода не может найти.

Фомичев молча слушал Гринева. Он с трудом сдержал себя, не оборвал его. Уж очень спокойно вел себя этот чистенький инженер. А он все говорил и говорил, обращаясь то к Фомичеву, то к Марине Николаевне, словно искал и у нее поддержки, приводя мелкие и нудные подробности, как он пытался достать шестерню.

— Ладно, — оборвал его не очень вежливо Фомичев. — Пойдемте к телефону. Простого дела не можете сами решить.

Фомичев позволил диспетчеру завода, потом — начальнику обогатительной фабрики. Его не было дома — уехал на воскресную рыбалку. После долгих звонков удалось разыскать главного механика завода. Фомичев срывающимся голосом приказал ему немедленно явиться, «хоть замки склада взломать, но достать шестерню и пустить секцию».

В маленькой комнате дежурного их было только трое: Фомичев, Жильцова и Гринев. Марина Николаевна сидела за столом, просматривая записи в журнале, делая выписки. Она ни разу не подняла головы, пока Фомичев бушевал у телефона.

Принесли последний анализ медного концентрата. Главный инженер посмотрел цифры: сниженное содержание меди, повышенная влажность.

Взяла листок и Марина Николаевна. Губы ее чуть дрогнули, она хотела что-то сказать, но, взглянув на лицо Фомичева с гневно сжатыми губами и остро блестящими глазами, раздумала. «Не надо вмешиваться, все нужное скажет он сам», — подумала она.

— В чем дело? — резко спросил Фомичев Гринева, взмахивая листком.

Гринев продолжал держаться так, как будто не мог понять, отчего так волнуется главный инженер. «Ну, прямо врач! — неприязненно подумал Фомичев. — И опять ручки в карманах».

— Видите ли, Владимир Иванович, — рассудительно произнес Гринев, словно только теперь поняв, почему волнуется главный инженер, и снисходительно решив его успокоить, — металлурги нам покоя не дают. Требуют: давай любой концентрат, дашь бы плавить можно. Тут уж не до качества. Вы сами понимаете.