Виктор Стариков - Звезда победы

— Не подумайте, Георгий Георгиевич, что я…

— Я ничего не думаю, я спрашиваю.

— Она мне очень нужна в центральной лаборатории.

— Ну и отлично. А теперь пойдемте пить чай.

Марину Николаевну они застали на террасе в кругу детей; их было четверо; самому старшему лет четырнадцать. Марина Николаевна сидела за столом и рисовала. Меньшая девочка, лет шести, устроилась у нее на коленях и смотрела, как тетя Марина рисует.

Почему-то эта картина напомнила Фомичеву, что и у Марины Николаевны есть дочь.

— Тетя Марина, а слона умеете рисовать? — спрашивала девочка.

— Слона? Трудновато, Наташенька. Но попробую. Похож?

— Ой, как вы хорошо рисуете!.. А где хвостик?

— Вот и хвостик.

Девочка захлопала в ладоши, а Марина Николаевна оглянулась на вошедших мужчин и, не удерживаясь, рассмеялась.

— Уже взяты в плен? — спросил Немчинов. — Они меня каждый день спрашивали, когда тетя Марина приедет.

Ксения Дмитриевна, жена директора, внесла самовар, и шумное семейство кинулось занимать свои места за столом. Только маленькая Наташа не хотела расставаться с тетей Мариной, осталась возле нее и за чаем, то держала ее за руку, поглядывая на нее влюбленными глазами, то с трогательной заботой принималась угощать ее.

Светлая и мягкая улыбка не сходила с лица Марины Николаевны весь этот вечер. Казалось, что она была счастлива не меньше девочки.

После чая все пошли к озеру. Наташа семенила рядом с Мариной Николаевной, крепко вцепившись в ее руку. Женщины шли впереди, и Фомичев слышал, как Марина Николаевна жаловалась:

— Напрасно я отвезла Галку. Скучаю о ней так, словно целую вечность не видела.

Гости уезжали, когда уже начало смеркаться. Марина Николаевна и Владимир Иванович, простившись с Немчиновыми, спустились с террасы, и пошли по длинной и прямой аллее к калитке. Провожая глазами гостей, Ксения Дмитриевна задумчиво сказала:

— Не знала я, что они дружат. И Марина Николаевна ничего не говорила… Хоть бы намекнула раз…

— Дружат? — усмехнулся Немчинов. — Хороша дружба! Ведь это Владимир Иванович снял ее из диспетчеров. Ты знаешь, почему она у нас перестала бывать? Обиделась: не встал я на ее защиту…

В машине Марина Николаевна сидела молчаливая и тихая. Фомичев подумал, что она, вероятно, устала.

— Вы не раскаиваетесь в поездке? — спросил он.

— О, нет… Я хорошо провела день… Я так рада, что повидала Наташу. Хорошая девчушка. Это та, которая спрашивала, а где же у слона хвостик.

— А я рад, что мы ближе узнали друг друга. Я очень рассчитываю на помощь центральной лаборатории.

— На мою помощь особенно не рассчитывайте. Ведь я скоро уеду.

Он быстро и удивленно взглянул на нее.

— Пора домой. Война давно кончилась, многие вернулись на старые места. Я и раньше уехала бы, если бы не эта история, — она сделала ударение на слове эта, и Фомичеву стало не по себе. — Вы могли, чего доброго, подумать, что я капризничаю. Вы ведь теперь не будете возражать против моего отъезда?

— Когда вы хотите уехать? — спросил Фомичев и подумал: «Нехорошо, если она уедет с обидой к заводу». В голосе его что-то дрогнуло. Или это ей только показалось?

— Очень скоро.

— А если я попрошу вас задержаться хотя бы на две недели? Проведите контрольные работы по потерям в металлургических цехах. Ну, помогите нам?

Она засмеялась.

— Да я раньше и не соберусь. Конечно, проведу.

Утреннее диспетчерское совещание в понедельник — «оперативку» — проводил Георгий Георгиевич. В кабинете перед ним стоял репродуктор и микрофон. В этот час все начальники цехов и отделов заводоуправления обязаны находиться на своих местах.

Немчинов включил микрофон. «Оперативка», как обычно, началась с доклада главного диспетчера Румянцева о работе за истекшие сутки. Сегодня Румянцев особенно подробно говорил о каждом цехе. Немчинов, слушая его неторопливый говорок, делал отметки в блокноте. Он все больше и больше хмурился, по лицу его было видно — не миновать грозы.

В разгар «оперативки» в кабинете появился и парторг ЦК ВКП(б) Трофим Романович Данько, плечистый, чуть грузноватый, средних лет, с черными усами «щеточкой». Данько холодно поздоровался с Немчиновым, Фомичевым и Румянцевым, приостановившись, спросил Георгия Георгиевича о здоровье, прошел в угол комнаты и сел в кресло. Внимательно слушая, Данько вытащил из кармана спичечную коробку, проткнул ее спичкой, и она, треща, закрутилась, как волчок, в его гибких пальцах, то ускоряя, то замедляя бег. У Данько сегодня было скверное настроение.