Святослав Чумаков - Видимость — «ноль»

Работать начали в полночь. Потом в машинное отделение спустились кок и буфетчица с кастрюлей, чайником, посудой. Значит, наступило утро, время завтрака. К еде никто не прикоснулся. Все пришлось тащить снова вверх.

Потом Клава задремала и не заметила, как в топку забрался Зимин. Увидела его уже на полу. Сидит и, словно рыба, широко открытым ртом ловит воздух. Когда Клава сунулась к нему с нашатырным спиртом, он возмущенно сказал, что все в порядке, и снова стал натягивать ватник.

Стрелки часов показывали двенадцать, когда стук в котле прекратился. Клава даже не сразу сообразила, что работа окончена.

— Ну и долго же вы! — сказала она и принялась собирать свое хозяйство, включая грязные бинты, которые еще можно было отстирать. — Теперь по очереди идите ко мне на осмотр, а потом будете спать.

— Слушаюсь! — выжал стармех улыбку и, пошатываясь, двинулся к раструбу переговорной трубы. Подул в нее, тотчас послышался голос капитана:

— Ну как, много еще?

— Как будто залатали.

— Спасибо, дорогой. Могу просить разрешение на выход?

— Можешь, Владимир Михайлович!

На палубе курились сугробы сухого, мелкого снега. Команда авралила — сгребала снег к бортам и сбрасывала его в воду. Аврал прервал тральщик. Семафором сообщил:

«Будем сниматься через час. Конвоирую до 68°35′ норд и 41°20′ ост. Далее следуйте самостоятельно».

Лишь теперь капитан назначил общее собрание экипажа с повесткой: «Задачи предстоящего рейса».

Собрались в красном уголке, куда с началом рейса матросы заходили в основном затем, чтобы почитать последние сводки с фронтов, которые радист вешал возле карты мира. Карта была мелкомасштабной, линия фронта на ней отмечалась приблизительно, но все равно был виден кружок «котла» в Сталинграде. Капитан встал возле карты, коснулся рукой восточной окраины страны, где был родной Владивосток.

— Вот сюда мы должны прийти, все время двигаясь на запад и на запад. Как видите, кругосветное путешествие. Это самый долгий и опасный путь из всех, какие только существуют сегодня на море. Я даже не знаю, как сказать точнее, по тылам ли врага мы будем идти или по линии фронта. Говорю прямо: мы будем идти в одиночку и все время рядом со смертью. От вашей воли, мужества и смелости будет зависеть, как пройдем мы этот путь. На этом пути погибло уже много наших судов. — Капитан уже был готов сказать: «Вот совсем недавно и «Лесов» пропал без вести», но сдержал себя. — Я верю, что мы пройдем, в Америке или в Англии, еще не знаю сам точно, заберем грузы, нужные для фронта, и вернемся домой. Это все, что я хотел сказать.

Прений не было.

На Баренцево море обрушился ураганный ветер, пурга. Тральщик исчез. В конечной точке конвоирования его тоже не оказалось. Может быть, и шел где-то рядом, но видимость была нулевой. Так и не пришлось попрощаться с провожатым.

Капитан вел пароход вслепую: небо сжалось, скрыло в белой круговерти даже дым из трубы. Стекла рулевой рубки покрылись коркой льда. Палуба на крыльях мостика превратилась в каток. Наблюдателей пришлось привязывать к леерным стойкам, чтобы волна и качка не сбросили за борт.

На мостик поднялась Клава.

— Владимир Михайлович, я очень вас прошу, меняйте людей, что снаружи дежурят, как можно чаще, а то им холодно.

— Там ведь не кисейные барышни стоят, — буркнул капитан.

— Я серьезно говорю, — настаивала Клава. — При таком ветрище и морозе, если полную вахту стоять, организм переохладится даже у такого тюленя, как Машин. Организм может застыть так, что человек помрет, а вы и не заметите.

— Не преувеличиваешь?

— Ни капельки. Вам что, лазарет раньше времени открывать охота? — топнула она валенком.

— Нет, Клава, неохота. Подчиняюсь.

А волны вовсю хозяйничали на судне: помяли фальшборт, разбили парадный трап. Раздался треск, вдребезги разлетелся спасательный плотик. На палубе намерзли тонны льда. Лед превратил кнехты в зеленоватые холмики. Отовсюду свисали огромные сосульки. Они с грохотом обрушивались, но скоро нарастали вновь. Пароход все грузнее переваливался с волны на волну.

Порой пурга ослабевала. Тогда наблюдатели вжимали бинокли в заиндевевшие брови, чтобы не прозевать в белой, пене бурун от перископа. И снова налетал сбивающий с ног шквал. Все вокруг закрывала тьма, из которой валили хлопья снега.

Вахтенный помощник, взглянув на часы, сказал:

— А во Владивостоке уже сорок третий год пошел. Люди поздравили друг друга. Мои старики, наверное, спать легли. Хорошо им, тепло… А мы по какому времени встретим Новый год? По Гринвичу?