Святослав Чумаков: Видимость — «ноль»

— Держи, а то уроню!

Крик привел плотника в сознание. Он подхватил лоснящийся латунный цилиндр, передал кому-то. Наконец ушли первые пять снарядов. Теперь плотник рукавом вытирал со лба обильный пот, а из люка гудел голос Сергея:

— Мне тут даже лучше. Те-е-пло. Что там слышно, почему не стреляют?

— Должно быть, учебная тревога, — выдавил с надеждой плотник, забыв, что на последнем собрании экипажа капитан сказал, что учебных тревог не будет.

Веронд приподнял бинокль и увидел так близко, что, казалось, можно было тронуть рукой, вздымавшийся из волн корпус лодки, каскады воды, стекавшие с ее палубы.

На мостике появился человек. Вслед за ним выскочили еще трое, бросились к орудию.

— Жалеют торпеды. Решили расстрелять, — проговорил Веронд и тут же закричал в сторону кормы: — Огонь!

Кормовое орудие молчало.

— Огонь, огонь! — повторил дважды.

— Куда? Не вижу! — откликнулся главстаршина.

Капитан сообразил, что с кормы лодку не видно. И в тот же момент рядом застучал пулемет. Трассирующие пули ударили в корпус лодки, высветили рубку, орудие, готовых к артиллерийской дуэли фашистских матросов.

Теперь и комендор увидел цель. Он поймал черную тень в прицел. Первый выстрел дал недолет. Взметнулся столб воды, окатил фашистский орудийный расчет, на несколько секунд сбил артиллеристов с темпа.

Второй выстрел. Разрыв прозвучал так, словно огромным молотом грохнули по наковальне. Не столб воды — отблеск пламени высветил лодку. Третий выстрел — еще один удар молота.

Карл скомандовал «огонь» одновременно с яркой вспышкой на корме русского транспорта. Зенитный снаряд русских прошил металл и взорвался в рубке. В центральный пост под огромным напором ворвался раскаленный газ, влепил в металл палубы кровавые клочья.

Очищенная исповедью душа Карла Турмана еще не успела отлететь, как снова содрогнулась лодка. Второй снаряд разорвался в центральном боевом посту, вдребезги расшиб мозг лодки и всех, кто там находился. Теперь ничто не могло остановить ее стремительного падения в глубину. Мгновенная смерть всех, кто находился в рубке и центральном посту, была «поцелуем бога» по сравнению с той, что, ломая переборки, бритвенно острыми струями воды била, душила еще цеплявшихся за жизнь.

Огромный пузырь, словно созревший нарыв, вспучился и лопнул на поверхности воды, по которой медленно растекалось пятно мазута.

А зенитка «Ванцетти» выпустила по этому пятну еще три снаряда. След трассирующих пуль впивался в черную воду и гас…

Лишь теперь Веронд взглянул на часы. От первой пулеметной очереди до последнего выстрела зенитки прошла всего минута и сорок секунд.

Он дал команду уходить на северо-восток, в обратную генеральному курсу сторону, чтобы потом снова начать осторожное движение вперед.

Занесенный в список погибших «Ванцетти» пробирался во льдах, тащился, словно истрепанная фронтовыми дорогами полуторке по карнизу горной дороги. Только вместо отвесной скалы были здесь ледовые поля. В промоины между ними забирался пароход, пока брезжил день. Вмерзал и выкарабкивался с помощью динамита. И шел вдоль кромки льдов, которая была сейчас страшнее бездонной пропасти. Снежные заряды сменялись густым туманом, таким же непроглядным, как пурга.

«Ванцетти» брел вдоль 75-й параллели, может быть, севернее, а может быть, и южнее ее. Часами приходилось колдовать над картой, прокладывая курс с учетом бесчисленных поправок на ветер, на течение, на петли в ледяной шуге. Старались угадать — иного слова не придумаешь — место судна в океане. Рейс безнадежно затягивался. Рацион пришлось урезать даже кочегарам.

Расчеты по-прежнему дежурили у орудия и пулеметов круглосуточно. Усиленная вахта вела непрерывное наблюдение за поверхностью океана. Продрогшие на пронизывающем ветру люди бросались в койки, на какое-то время забывались чутким сном. Спали не раздеваясь — спасательные костюмы на расстоянии протянутой руки. Только утомленный, издерганный человек забывался сном, как его уже кто-то тряс за плечо:

— Слушай, пора на вахту.

Никогда еще радист не смотрел с таким вожделением на телеграфный ключ. Так хотелось положить ладонь на рукоятку и отстучать всего два коротеньких слова: «Мы живы». Но это было равносильно самоубийству. Даже по краткому радиосигналу немецкая радиослужба запеленгует судно, доставившее подводному флоту рейха крупные неприятности. А ведь где-то, в какой-то канцелярии уже напечатаны стандартные бланки и разосланы семьям. Черная рукоятка ключа магнитом притягивала руку, и радист даже прикрыл ее коробкой от домино.