Юрий Лаптев - Следствие не закончено

А парень я тогда был здоровущий, мордастый, розовый.

И умом… целинный.

Зато вот здесь, — Медведкин приложил руку к левой стороне груди, — здесь у меня был накрепко привинчен орден Красного Знамени. Я ведь на учебу прибыл вскоре после разгрома Колчака. Только в госпиталь по пути завернул на четыре месяца.

За этот орден и за четыре ранения меня и в университет зачислили без всяких приемных испытаний.

И председателем пролетстуда избрали. С перевесом в пятьдесят шесть голосов.

Так что я своей первейшей обязанностью полагал — внедрять революционный дух не только среди студенческой бражки, но и на преподавателей некоторых пытался… воздействовать.

И вот, желая щегольнуть такой своей направленностью перед руководителем Советского государства, я рискнул задать Владимиру Ильичу один вопрос. Вопрос, прямо нужно сказать, каверзный.

«Вот вас, говорю, Владимир Ильич, мы все сегодня слушали с открытой душой! А почему?.. Да потому, что вы по-большевистски и без всяких там научных выкрутасов поставили перед нами цель: наступать в развернутом строю против всяческого мракобесия. Правильно я вас понял, товарищ Ленин?»

У Владимира Ильича сразу стало серьезным лицо. Он обвел испытующим взглядом лица окружавших его студентов, потом посмотрел на меня чуть искоса, но, как мне показалось, одобрительно. Спросил:

«А вы откуда родом, товарищ…»

«Медведкин — моя фамилия. А зовут, как и папашу, — Михаил. А уроженцы мы — Вятской губернии, Уржумского уезда, деревни Средние Чижи».

«Даже средние?..» — Ленин улыбнулся.

«Я ведь к чему речь веду, товарищ Ленин, — снова повернул я разговор к начатой теме. — Вот наставляют нас здесь, как говорится, уму-разуму люди, которым все науки, можно сказать, достались по наследству. И не только науки!.. Чему, к примеру, может научить нашего брата — чистых пролетариев! — тот же профессор Сретенский Аполлинарий Сергеевич?.. Ведь он сынок служителя культа и сам каждое воскресенье посещает божий храм. И даже на клиросе поет!»

«На клиросе?» — переспросил Ленин. И нахмурился.

«Да!» — подтвердил я. Словно гвоздем прибил.

Наверное, сотни три студентов окружали нас. Теснили друг друга, перешептывались. Но после моего вопроса так тихо стало, будто наш разговор происходил с глазу на глаз.

Владимир Ильич чуть склонил голову и приложил, вот так, правую руку к виску. Словно сразу усталость почувствовал человек.

А у меня… Трудно в этом признаться, но скажу: у меня в голове тогда такая мыслишка мелькнула, ёрническая: «Ага, думаю, самому Ленину загвоздку задал!»

Но виду не подаю. Жду.

И все ребята кругом затаились.

Наконец Владимир Ильич словно встрепенулся: выпрямился, обеими руками взялся за отвороты пиджака, а на меня взглянул так, что я хотя и не обижен ростом, сразу почувствовал себя коротеньким.

И сказал мне Ленин такие слова:

«А вы, молодой человек, напрасно Аполлинария Сергеевича Сретенского там, на клиросе… подслушиваете! Вы их на лекциях слушайте — ваших профессоров. И очень внимательно слушайте… молодой человек!»

Помолчал немного, словно обдумывая что-то, и закончил:

«Вот так-с…»

Больше сорока шести лет прошло с той минуты, а… словно и сейчас перед глазами: как он уходит от меня — Ленин! Идет быстро, голову склонил немного набок и, как мне казалось, сердито размахивает левой рукой…

И ведь была у меня тогда мысль: догнать Владимира Ильича, пока он не ушел совсем, задержать еще на минутку, чтобы…

Все слушавшие профессора Михаила Михайловича Медведкина с нетерпением ждали окончания рассказа. Но не дождались.

— Вот так-с… — негромко, как бы самому себе, сказал профессор, неловко повернулся и ссутулившись сошел с трибуны.

«Парень в те годы, помнится, был я примечательный: по виду — первый верховод, однако по натуре застенчивый. Влюбчив еще был чрезмерно; посему бровки подбривал для привлекательности, курил трубку и писал стихи, преисполненные мужского достоинства:

Сейчас-то я и сам вижу, что стишки эти, хоть и писались под Сережу Есенина, однако… Вишня одно, а вишневый сироп — совсем другое.