Илья Лавров - Девочка и рябина

А у прозрачной реки уже появился узенький, алый берег, над которым дрожала золотисто-зеленая звезда.

Но вот река и льдины стали подниматься, вот они уже на уровне глаз, вот еще выше, и, наконец, грузовик опустился, и твердые льдины превратились в пушистые облака над головой. Они зарозовели, а водянисто-серое, с глубиной, небо налилось синей краской.

Юлинька все спала. Он на руках пронес ее над облаками и на руках опустил на землю. Лицо ее озаряла ранняя зорька.

…Он задремал, и ему приснились караваны облаков и голова Юлиньки на его плече. Алеша проснулся, ощущая, как волосы Юлиньки теплыми прядями щекочут лицо. Вскочил. Он должен был сейчас же увидеть ее! Он испугался, что опоздает… Он почти бежал. Она была в театре. В клетчатом платьице, нарядная, облокотилась на барьер оркестра и о чем-то говорила с Полибиным.

Шла монтировочная репетиция — рабочие «осваивали» декорации.

Полибин похудел, устал от бессонных ночей, от работы. Он обыкновенно или месяц ничего не делал, ходил по гримуборным, рассказывал анекдоты, или месяц дневал и ночевал в мастерской. Тогда бутафоры, реквизиторы, столяры, плотники, парикмахеры, костюмеры не знали отдыха. А так как работников в технических цехах не хватало, он засучивал рукава дорогого костюма и лепил, красил, выпиливал со всеми вместе. Это был удивительно бескорыстный и удивительно талантливый труженик.

Стоя на сцене, Полибин вытащил сверкающую зажигалку-пистолет, выстрелил, и фитилек загорелся. Задымил трубкой, сделанной в виде орлиной лапы, держащей в позолоченных когтях янтарное яйцо.

На манжетах сверкали золотые запонки в форме сердец. Из-под темно-зеленого пиджака выбился голубой галстук, осыпанный серебряными звездочками. Среди них был вышит белый голубь мира.

«Верен себе», — весело подумал Алеша.

Воевода сидел в зале, наблюдая за монтировкой.

«Где бы поговорить с Юлинькой?» — торопливо думал Алеша.

— Б-будьте п-покойны! Оформление — ахнете! — сообщил Полибин Юлиньке и Воеводе и спрыгнул со сцены. Сложив ладони рупором, закричал рабочему, который сидел высоко на колосниках:

— П-петя, д-дорогой! Опусти же п-правую сторону задника!

В глубине сцены огромное полотно с нарисованным лесом дрогнуло, поползло вниз.

— Еще! Еще! Стоп! Крепи! Иван Васильевич, передвиньте вербу левее! Еще!

По сцене бегал и что-то кричал рабочим Сеня.

— Юлинька! — громко прошептал Северов.

Она повернулась, подошла.

— Ты мне нужна! — у Алеши дыхание было прерывистое.

Юлинька пристально и беспокойно глянула ему в лицо, увидела его расширенные, сверкающие глаза.

В это время Воевода окликнул:

— Почему не отдыхаете?

Юлинька обрадовалась, торопливо потащила Северова к режиссеру.

— Не терпится… премьера на носу… — ответил Алеша.

На сцене меняли декорации. Сверху опускались вырезанные из полотна и раскрашенные деревья.

Полибин смотрел на часы.

— Ах, черти! — восхищался он. — На две минуты быстрее!

Часы у него, как всё, необычные: под красным стеклом.

Сцена превратилась в глухой развесистый лес.

Полибин потер руки, подошел, потрепал Северову и Юлиньке волосы.

— А вы б-боялись! Д-держитесь П-полибина, с ним не п-пропадете! Он из н-ничего сделает к-кон-фетку!

Бросился к сцене, закричал дребезжащим тенором:

— П-пешеходов! Г-где вы?

— Вот так-то, Алешенька, — улыбнулся Воевода и обнял его за плечи, — значит, премьера, говоришь? Так сказать, итог нашей жизни. Да-а… Живешь, живешь, а потом и подумаешь: «Какой же толк от меня?»

Северов насторожился. Голос Воеводы был непривычно мирный и грустный. Должно быть, пришла задушевная минута, когда говорится о затаенном.

— Оглянешься назад — будто и дело делал, спектакли ставил, гордиться можешь. А задумаешься и видишь: тонет дело души твоей в мелочах! По уши тонет! Там озлобленным был из-за пустяка! Там визгливо себялюбьице искусало все сердце. А там чистоты не было, ума не было… Есть люди, которые всю жизнь живут только для себя. Думают лишь о себе. Какая пошлость! И, главное, не согласуется это с нашей жизнью. Она все яростнее бьет за это…

Воевода задумался. Алеше захотелось сказать ему что-нибудь хорошее, дружеское.

А на сцене открылся люк, из электробудки высунулась лохматая, угрюмо-сонная голова электрика Пешеходова.

— Андрей, сделайте т-такой п-подвиг, — осветите сцену лунным светом, — попросил его Полибин.

Голова скрылась, раздалось недовольное ворчание.

— Ну, взваливайте свой тяжкий крест на плечи! — засмеялась Юлинька.