Михаил Шушарин - Солдаты и пахари

В это время из обваленного взрывной волной кирпичного сарая, из глубины подвала, донесся истошный крик:

— Нэ можно, товаришшы! Нэ можно!

Старик с избитым до синюшности лицом в сопровождении дворняги выполз на четвереньках из норы:

— Нэ можно! Яд! Нэ можно!

— Откуда знаешь?

— Я те сказывайт.

— Сейчас проверим! — Четыре Перегона плеснул в каску воды и сунул собачке, и она начала жадно лакать ее, повиливая хвостом… Потом заповизгивала, завыла, упала на камни и конвульсивно вытянула лапы.

— Куте [4] Кутя — собака. капут! — заплакал старик. — Кутя мой один друх!

— Перестань выть, старый черт! — басил Четыре Перегона. — Куте капут — плачешь, а если бы русские солдаты напились? Пускай сдыхают? Так, по-твоему?

— Так я же сам тебе сказаль… Это фашисты прокляти… Козяин прокляти… Они яды пускаль, — продолжал плакать старик.

— А сам-то ты кто такой? Больно хорошо по-нашему разговариваешь.

Старик поднял мертвую собачку на руки, погладил ее, вытер тыльной стороной кисти глаза. С гордостью сказал:

— Сам я рюсский военнопленный… Омск, Петропавлёвск… На станции Петуха робил… Дрофа ис коровьего ковна делайт… Летом топталь, сушиль… Три кода… Вот!

— Кизяки, что ли, делал?

— Так, так, кизяки!

Игорь долго и дотошно допрашивал старика в своем штабе, презрительно хмыкал:

— Где же все ж таки хозяин твой должен быть?

— В лес ушли. С фашистом. Шмельцер его звать… Они тут хозяева!

Ночью беда полоснула батальон ножом острым по горлу: немцы унесли живьем комсорга Костю Гаврилова. Разведчики (Костя был у них помкомвзвода) быстро спохватились, подняли тревогу и, моментально окружив небольшой лес, двинулись в глубь его, к старой лесной сторожке, где засели гитлеровцы. Били из станкового пулемета, автоматов и карабинов. Фашисты слабо отстреливались (они не ожидали такого быстрого окружения), кидались то в одну, то в другую сторону, непременно попадая под огонь. Девять человек были убиты наповал, двое — сухопарый рыжий офицер и толстый с черными бакенбардами венгр в гражданском одеянии — сдались в плен. В избушке, связанный телефонными проводами, лежал мертвый, еще тепленький Костя.

Они обезобразили Костино тело, изрезали грудь, пытаясь изобразить звезды, вбили в глаза гильзы от крупнокалиберного пулемета. Когда Костю на плащ-палатке принесли в расположение батальона и положили на траву около КП, Игорь Козырев стал перед трупом на колени и, будто безумный, начал разглаживать белые Костины волосы…

В наступление пришлось идти не утром, как предполагал комбат, а через два часа.

Приехал на своем видавшем виды «виллисе» Данил Григорьевич, высокий с белой седой бородой, приказал немедленно собирать командиров рот, взводов, вызвал располагавшихся неподалеку офицеров из приданного батальону подразделения самоходчиков. В прошлом гражданский человек, проректор института, Козьмин был любимцем солдат. Очень многих он знал по имени-отчеству, не боялся пошутить.

Думы у полковника были весьма тревожные, хотя внешне он не выказывал никакой тревоги. Предстояло форсировать узенькую речку, протекающую в трех километрах от места расположения батальона Тарасова, выбить с правого ее берега фашистов и, продвинувшись ночью на двадцать пять-тридцать километров, выйти во фланг дивизии эсэсовцев, сдерживающей гвардейский корпус генерал-лейтенанта Екимова.

Северный Донец и Днепр, Южный Буг и Тисса, Дунай и Прут, и Раба, и Ингулец, и Серет, и Мурешул! Реки и речки! Не в жаркие летние дни, ради забавы, переплывали их, а под огнем противника, под горячими струями смерти, и в ночь, и в непогодь. С боями закреплялись по берегам, окрашивая воду кровью. Сложность форсирования очередной водной преграды состояла в том, что правый берег ее был защищен двадцатиметровыми скалистыми обрывами, использованными врагом для установки огневых точек. Их мощный огонь полковник испытал на себе в часы рекогносцировки. Плавсредств — никаких. То есть так называемых подручных плавсредств. Плоты вязать некогда, о понтонной переправе и думать позабудь. Главным козырем операции, таким образом, должны были стать внезапность, быстрота, дерзость.

Поставив задачу, полковник назвал время артподготовки и наступления, попросил всех сверить часы. Вскоре роты были уже на марше.

Артиллерийская обработка берега была короткой, но плотной, как лава. В точно назначенное время гвардейские части ударили по обрыву из всех видов имевшегося оружия, кромсая траншеи и доты, обрушивая наскоро слепленные противником блиндажи. Дегтярно-бурый дым повис над обрывом.