Вячеслав Сукачев: У светлой пристани

И он пошел, оглядываясь на нее, и — синим полыхали его глаза. Светлана тоже вышла из-за угла и увидела студентов, тесной кучкой столпившихся на корме. Кажется, они все что-то кричали, а им отвечали такие же ребята с теплохода. И в этот момент упал на деревеньку, сопки и Амур, на пристань и голоса студентов тяжелый низкий гудок. И сразу же все заторопились сказать что-то несказанное, договорить начатый в спешке разговор, и лишь Светлана, прижавшись спиной к избушке, безучастно смотрела прямо перед собой и что-то замысловато чертила носком босоножки по песку.

Теплоход уже отвалил от плашкоута, притихли студенты, а Володи все еще не было на мостике. Один из студентов стоял как-то обособленно. Стоял и смотрел на Светлану, да так смотрел, словно какое-то чудо разглядывал. Светлана отвернулась, заметив только длинные белые волосы парня да какой-то необычайной доброты глаза.

Проходивший мимо Савелий громко окликнул ее и ворчливо сказал:

— Ты у Нинки-то сегодня будешь? Так захвати у меня карасей. Гостинец, скажи, от Савелия. Больше-то ничего нет, а ушица, она в охотку слаще меда.

— Я передам. — Светлана уже хотела уходить и тут заметила, что прямо на нее идет тот, беловолосый студент. Она сразу же растерялась и с испугом посмотрела на парня в зеленой униформе. Она хотела и не могла двинуться с места. А парень был уже близко, он подошел вплотную и остановился, почти касаясь ее полами куртки.

— Значит, тебя Светлой зовут? — спросил он.

Светлана быстро взглянула ему в лицо, и отвернулась, и почти с мольбой посмотрела на мостик удаляющегося теплохода. Там стоял Володя, но смотрел он не на нее, и по тому, как он стоял и как высоко вскинул голову в форменной фуражке, Светлана поняла, что он все увидел и все истолковал по-своему.

— А я ищу девушку, очень похожую на тебя, — сказал парень и легонько дотронулся до ее руки, чтобы обратить на себя внимание.

— Ну что… что вы?! — обернулась Светка, едва не плача и кусая губы и больше всего перепуганная тем, что прикосновение парня не было ей неприятно, даже наоборот, отозвалось в ней каким-то неосознанным еще желанием. Она сильно оттолкнула парня и бросилась на нос плашкоута и звонко закричала: — Воло-о-дя-я…

Но он даже не оглянулся, и Светкина рука застыла в воздухе, такая тоненькая и растерянная, надломленная в локте, с желтеньким перстеньком на безымянном пальце.

Зашла туча внахлест на шалый диск солнца, и деревенька сразу же потонула в густой тени, слившись в одно целое с тайгой, дикими зарослями боярышника и рябины. С Амура потянуло легкой прохладой, хотя песчаная отмель все еще золотилась в лучах солнца и вершины сопок тоже были залиты светом. Но дышать стало как-то привольней. Правда, тут же поднялись из травы комары и, щупая воздух тоненькими хоботками, ринулись к человеческому жилью, но пахнул низовик, и комаров сдуло, разметало в разные стороны.

Светлана распахнула створки окна и, прижавшись лбом к косяку, смотрела вдоль пустынной улицы, которую пересекала теперь белогрудая Динка, охотничья собака братьев Долининых. Изогнув хвост в два кольца, изящно вытянувшись на тонких ногах, Динка посмотрела на Светлану и зевнула.

В дальнем конце села стояло белое облако — недавно зацвела черемуха, и по вечерам было не продохнуть от ее терпкого, одуряющего запаха. Савелий говорил, что теперь от карася отбоя нет, и почти каждый день угощал Светлану свежей ушицей…

Под самый вечер в амбулаторию пришла Таисья, Нинкина мать, высокая и все еще статная женщина. Мягко и напевно она поздоровалась и степенно присела у стола.

— Скучаешь, милая? — ласково спросила Таисья. — В деревнях-то редко болеют. Разве только мы, старухи. Да и то, пока спохватишься, хворь-то и отстала. Я тебе, милая, молока принесла да яиц с десяток, ты уж не побрезгуй.

— Да что вы, тетя Тая, — зарумянилась Светлана, — не надо мне ничего.

— А я тебя, что ли, спрашиваю, надо ли, нет ли, а коль принесла — не отказывайся. Порядок такой. Слава богу, еще не забыли. Вы-то, молодые, может быть, и позабудете, а нам уж как-то не с руки. И за Нинку спасибо. Роды хорошо приняла. Теперь от баб отбоя не будет. Летом-то недосуг, а к зиме готовься — гуртом попрут.

Глаза у Таисьи строгие, неприступные, и черты лица под стать: загрубевшие от солнца и ветров, а вот голос мягкий, ласкающий, с едва уловимым оканьем.

— Болит у меня, Светуля, — неожиданно пожаловалась Таисья, — в животе болит. Ты бы посмотрела, будь ласка, может, что и прощупаешь. А если и не услышишь ничего, мне все одно лучше будет, рука-то у тебя легкая, девичья…