Кирилл Шишов - Золотое сечение

Артем опешил: он никогда не ожидал от нее такой взвинченности и лютой ненависти, что вдруг прорвались. В мыслях Артем уже давно видел ее своей женой, но совсем иной — мягкой и податливой, уступчивой, как его собственная мать, понимающая отца с полуслова. А вдруг — это ожесточение, за которым враз проглянула хищная и властная натура, доселе неведомая, в исступлении и ревности.

Еще не понимая, что произошло, он продолжал машинально гладить ее волосы, но она больно и хлестко ударила его по щеке:

— Прочь, я сказала! Не умеешь ценить человека — не лезь!

Тут она увидела, как застыло все его лицо, как он оцепенел, и что-то отчаянное мелькнуло в его глазах. И, предупреждая его слова, она кинулась на заиндевевший от их дыхания спальник и забилась в истерике…

«Здравствуйте, дорогой Илья Сергеевич! Пишу вам за полночь, потому что иного времени у меня давно уже нет. Но это ничего — я только узнал цену этому времени. В сущности, вполне можно спать в сутки по четыре часа. Здесь, на вольном воздухе, этого достаточно…

Сообщаю, что мрамора, годного для памятника вашему фронтовому другу, я так и не могу сыскать. Понимаете, произошла какая-то странная штука: столько кругом мраморных карьеров, на сотню лет хватит для добычи, а для памятника цельного крупного куска найти невозможно. Фантастика! Говорят, в годы войны или даже раньше какой-то остолоп в погоне за престижем собственной персоны велел рвать камень аммоналом. И рвали, гнали тысячи тонн мраморной щебенки и крошки для каких-то неведомых дворцов или подземок. Гнали во все концы от нас. А спохватились: трещины от взрывов на всю глубину залежей прошли. Когда станки распиловочные поставили — они все в брак стали гнать. Трещины крохотные, а любую самую крупную глыбу насквозь проходят.

Я и так пытался, и этак — разваливается красивая розоватая махина прямо на глазах, аж обидно… Обещают, правда, с будущего года наш щебеночный завод освободить от поставок цельного мрамора — теперь у всех и забота отпадет. И где тогда мне для вас камень достать — ума не приложу. Тем более, что я так вам обязан, Илья Сергеевич…

Часто думаю: хорошо, что я перевелся на заочный, как вы посоветовали. Ну, что я знал и понимал в строительстве, да и вообще в жизни? Была какая-то чепуха в голове: и журналистом быть хотелось, и мать не обидеть надо было, и к друзьям привык. Так вот и жил, всем уступая, всем идя навстречу. Все за меня кто-то решал. А сейчас, за такой короткий срок, словно целую жизнь прожил. Может, и упустил что-то из высокой инженерной науки — готовлюсь-то по ночам по вашим книгам да по заданиям, но вокруг раскрытыми глазами смотреть стал. Словно шоры с меня спали. От детских своих соплей напрочь отрекся и никому своей души нараспашку больше не покажу. Жестокая здесь работа, Илья Сергеевич: бьют, чуть зазеваешься — наотмашь, но и за дело так круто браться дают, что себя уважать начинаешь…

Я ведь, Илья Сергеевич, дела-то никакого стоящего до сих пор не делал никогда. Стыдно сказать, а словно все в игрушки двадцать лет игрался, словно все в детсадике. У нас тогда воспитательница была — все боялась, как бы чего не приключилось с нами, когда в войну играли. Не поранились бы палкой или не саданули кого сверх меры. Так она все следила за нами исподтишка. Как только дело нас увлечет и мы в азарт входим, она кричала с истерикой: «Мальчики, мы же договорились, что понарошку играете! Понарошку, договорились!»

Вот у меня все «понарошку» и шло. Особенно тяжко уже в институте стало: никому до тебя нет, в сущности, дела. Каждый норовит свой багаж в тебя разгрузить — и отваливает поскорей, как бы ты не сообразил задать ему вопрос: «А на кой черт все это в лапшевном виде подано?» Валят-валят, а никто не понимает, что мы даже простой вещи не додумали, самой простой. Ну, например, что такое дом?..

Теперь я это очень хорошо понимаю, ибо живу на птичьих правах со всем хозяйством и семьей, и доводит все это меня до белого каления. Я словно отброшен на начальную стадию человеческой истории и сам должен с нуля начинать всю эволюцию. Согласитесь, начнешь уважать тех, кто строит такую простую и обыденную штуку — ДОМ!

И вот я вас хочу спросить, Илья Сергеевич: вы-то, архитекторы, разве не уяснили, что это значит для человека — жить в своем доме! Не в квартире, где для тебя кто-то воду горячую в трубы подал, свет подтянул и газовую плиту поставил, а в доме, построенном собственными руками, от фундамента до конька на крыше.