Иван Машуков - Трудный переход

Поймав Генку, можно было бы выяснить, кто же вложил в его руки оружие. И выявить истинных виновников и очистить от них Крутиху. Раз и навсегда.

И вот теперь этому важному делу мешал или не хотел помочь Веретенников.

— Значит, не хотите помочь следствию? — несколько раз твердил милиционер, сверля взглядом Егора и держа наготове перо над листком протокола.

— Сами прозевали, теперь ищите… ветра в поле! — говорил Веретенников, ожесточённый допросом.

Сердце обливалось кровью, когда он видел горестное лицо Аннушки, испуганные глаза детей, жавшихся по углам. Вот он, сильный, большой, отец и кормилец, навёл на семью свою беду, перед которой слаб и бессилен! От этого сознания зубами готов был заскрипеть.

Не подняться же медведем, не выгнать этих пришельцев… На них возложена власть. Это ведь не Гришка…

И он давал вынужденные показания:

— Нет, не знал, что Геннадий Волков бежал из-под ареста. Нет, не знал, что разыскивается по подозрению в убийстве Мотылькова… Нет, не знает местопребывания вышеупомянутого, скрывшегося от следствия… в чём и даёт подписку.

— Значит, родственных связей с Волковым не поддерживали… Сбежавший из-под ареста зашёл к вам по старой памяти?..

— Да, да, никто его не звал, не приглашал.

— А скажите, гражданин Веретенников: часто ли бывали вы у Карманова Селивёрста и не встречались ли там с Волковыми?

— Кармановы? — В Егоре закипела злость — ишь, как ловят его! — но он сдержал себя. Негоже клепать на людей, которым завидуешь. — С Кармановыми я не знаюсь, это вам всё село скажет.

— А про сходбища у них что слышали?

— Ничего я не слыхал, ничего я не видал. Я землю пахал, хлеб растил да детей кормил.

И на вопрос, не считает ли он, что Мотылькова убил Генка Волков, упорно отвечал, что нет, шалопай он, но не убийца.

Не арестовали его после этого допроса только потому, что настоял Григорий.

— Успеете, — сказал он, — этот никуда не денется, врос в своё хозяйствишко. Возьмите подписку о невыезде — и хватит. А вот Карманова, смотрите, не упустите!

Его злило, что милиция медлит с арестом Селивёрста и всех его братьев, проявляет политическую беспечность, как он считал.

А тем временем Селиверст издевается над сельскими коммунистами. Смеётся им чуть не в лицо. Дошёл до такой наглости, что явился на похороны Мотылькова.

Через три дня, положенных на прощание с покойным, на деревенском кладбище хоронили Дмитрия Петровича. Падал лёгкий снежок. «Вы жертвою пали в борьбе роковой…» — пели провожающие. Женщины плакали. Когда гроб на белых полотенцах стали опускать в могилу, грянул залп из дробовиков и бердан. Люди подходили к могиле, заглядывали в неё, вздыхали, что-то вполголоса говорили друг другу. Селиверст, сняв шапку, бросил горсть земли и размашисто перекрестился на виду у всех. В чёрной шали, с большими, лихорадочно блестевшими глазами, подошла и бросила горсть земли жена Мотылькова. Она не плакала, должно быть выплакала уже все слёзы. Но сын её, белокурый Петя, рыдал безутешно. Его успокаивала Елена.

— Мать-то береги, она одна у тебя. Береги её…

Юноша смотрел на неё затуманенными от слёз глазами.

Григорий оглядел негустую толпу. Стояли кучкой с ружьями мужики и среди них — Иннокентий Плужников, Тимофей Селезнёв, Ефим Полозков. Григорий думал, что теперь он особенно на виду у всех и не должен показывать слабости. Он подошёл к свеженасыпанному холмику, встал ка одно колено, снял шапку, поклонился молча. Так же молча надел шапку и пошёл впереди всех. За ним, переговариваясь, врассыпную потянулись в деревню мужики, бабы. Жену Мотылькова вели под руки.

И здесь не обошлось без Селивёрста. Улучив минуту, он вдруг подошёл к вдове и сказал:

— Так-то вот, убили мужика через политику. Пахал бы себе да сеял — и был бы жив… Не сиротил бы тебя с детьми!

И быстро отошёл, зло покосившись на Григория и кучку коммунистов…

Но ещё большую провокацию подпустил он, когда снимали с него допрос.

— Это что же, всех что ли нас заарестуете теперь?

— Кого это всех? — испытующе посмотрел на него милиционер.

— Самостоятельных мужиков… Всю деревню!

— За что же всю-то деревню?

— За то, что предлог есть.

— Это на что ты намекаешь?

— На то, о чём вся деревня говорит, а не я один, — отозвался он. — Может, его нарочно свои стукнули, чтобы закричать: «Наших бьют!»

— Ты мне за всю деревню не говори! — не вытерпел милиционер. — За себя отвечай!

— Хорошо, буду только за себя…