Николай Глебов - В степях Зауралья. Книга вторая

— Пожалуй, не избежать стычки, — повернулся он к Шемету. — Пока не поздно, я со своими людьми займу здесь позицию, а ты с конниками будь возле обоза в балке, — помолчав, добавил: — Когда подам сигнал, придешь на выручку. Но помни, твоя первая обязанность — вывезти с поля боя больных и раненых. Обоз с ними должен быть спасен!

Заняв полукругом высоту и замаскировав единственный пулемет, Русаков стал ждать приближения врага. Белогвардейцы двигались нестройной массой, направляясь к месту, где засели партизаны. Утомленные длинными переходами и жарой, они шли вяло, вразброд. Сзади ехали пулеметчики и кавалеристы.

«Нужно отсечь пулеметы от пехотинцев и внезапным ударом опрокинуть их, — пронеслось в голове Русакова. — В прорыв вклинится конница Шемета, за ней проскочит и обоз».

На балке стояла тишина. Над кустарником кружил одинокий беркут, высматривая добычу. Когда головная колонна миновала высоту, где засели партизаны, Русаков, выпрямившись во весь рост, подал команду:

— По контрреволюции огонь!

Полоса огня хлестнула по рядам белогвардейцев. Зататакал пулемет. Партизаны лавиной ринулись на растерявшегося неприятеля. Колчаковцы, разворачиваясь по степи, мчались к балке.

— Огонь!

Не давая опомниться врагу, Русаков теснил пехоту от высоты. Первой в контратаку пошла кавалерия белых, но, наткнувшись на дружный огонь партизан, повернула коней обратно. Бой разгорался. Колчаковцы, раскинувшись в цепь, повели ответный огонь. Партизаны залегли. Над высотой взметнулась ракета — сигнал к выступлению Шемета. Зашумел ковыль под красными конниками. Отряд Шемета в лихой рубке смял ряды белогвардейских пулеметчиков. Немногие спаслись от клинков красного эскадрона. Бросив пехоту, кавалерия белых рассыпалась по степи. Перестрелка еще продолжалась, но обоз шел уже через прорыв, направляясь к шахтерскому поселку — Коркино. В тот день партизаны Русакова захватили у неприятеля четыре пулемета и несколько возов с патронами. Через два дня отряд прибыл в Полетаево.

Стоял тихий июльский вечер. Лежал багряный закат, окрашивая вершины скал в розовые тона. Григорий Иванович, остановив отряд на окраине поселка, в сопровождении командиров выехал в штаб 29-ой дивизии. Настроение партизан было приподнятое, казалось, они уже забыли тяготы тяжелого перехода, трудные, полные опасностей дни в лесах Куричьей дачи.

В сопровождении группы политработников дивизии показался Русаков. Партизаны, повинуясь охватившей их радости, сняли шапки и грянули дружно:

— Да здравствует власть Советов!

— Ура!

Могучее эхо пронесло клич над железнодорожным поселком, затихло на окраине.

Стихийно возник митинг.

Русаков слез с коня, поднялся на штабель дров, провел по привычке рукой по волосам и долгим, внимательным взглядом посмотрел на партизан.

— Товарищи! Наша доблестная Красная Армия с помощью партизан освободила родной Урал. Под сокрушительными ударами ее колчаковцы откатываются в степи Зауралья. Наша задача — помочь Красной Армии добить врага!

Вторая задача, которую командование и политотдел дивизии сегодня ставит перед нами, — это взять Марамыш, — Русаков улыбнулся. Он знал настроение партизан, их горячее желание освободить родной город от колчаковцев. Как бы в ответ на слова командира среди отряда началось движение.

— На Марамыш!

— Да здравствует Красная Армия!

Над поселком в вечерней тишине торжественно и величаво полились звуки Интернационала.

В голубом летнем небе плыли кучевые облака. Они порой заслоняли солнце, и легкие тени скользили по крышам домов, по улицам и пустырям, окрашивая их в темные, нерадостные тона. Трудовой Марамыш притих, ушел в себя. Невидимая грань легла между окраиной, где были кожевенные заводы, и торговой слободой. Лишь на базарной площади толпа горожан, окружив тесным кольцом слепого, сосредоточенно слушала его песню. Перебирая струны самодельной балалайки, певец жаловался:

Обратив незрячие глаза на палящее июльское солнце, старик продолжал:

Тихо звенели струны балалайки. Отдавшись песне, слепец, казалось, углубился в свои невеселые воспоминания: