— Не так уж сильна власть царская, как думаешь.
— Тише! Что ты, что ты! — замахал руками Нефедов. — Какие слова говоришь! Ведь по начальству доложу, худо будет.
— Не доложите, какая будет польза? Да и правду говорю, чего там! Нет царя. Свергли кровопийцу.
— Как нет?.. Тише, сумасшедший! Сам в петлю лезешь. Теперь доложу, я обязан.
— Три месяца как свергли царя.
— Что говоришь, опомнись! Шальной! Ты не в своем уме.
— Говорю, что слышал.
— А почему неизвестно нам? Ведь все бы знали давно. И мы бы знали. Зачем врешь? Смуту сеешь?
— Начальство боится и ни газет, ни слухов сюда не пропускают. За себя боится. Но революция свое возьмет и здесь.
— Как свергли?.. Кто сверг?..
— Рабочие свергли. Отрекся. Свобода теперь в России.
— Врешь! — Лицо Нефедова пылало огнем. — Врешь, врешь! Дурака, думаешь, нашел? Я — стреляный воробей.
— Нет, не вру я. На вот, почитай. Видишь, здесь написано: двадцать восьмого февраля, а теперь июнь месяц.
Нефедов нерешительно, точно боясь обжечься, дрожащими руками взял смятый лист бумаги, который Васяткин извлек из-за голенища сапога. С напряженным вниманием прочитал следующее:
«К НАСЕЛЕНИЮ ПЕТРОГРАДА И РОССИИ ОТ СОВЕТА РАБОЧИХ ДЕПУТАТОВ
Старая власть довела страну до полного развала, а народ до голодания. Терпеть дальше стало невозможно. Население Петрограда вышло на улицу, чтобы заявить о своем недовольстве. Его встретили залпами. Вместо хлеба царское правительство дало народу свинец.
Но солдаты не захотели итти против народа и восстали против правительства. Вместе с народом они захватил оружие, военные склады и ряд важных продовольственных учреждений.
Борьба еще продолжается, она должна быть доведена до конца. Старая власть должна быть окончательно низвергнута и уступить место народному правлению. В этом спасение России. Для успешного завершения борьбы, в интересах демократии, народ должен создать свою собственную властную организацию.
Вчера, 27 февраля, в столице образовался Совет рабочих депутатов из выборных представителей заводов и фабрик, восставших войсковых частей, а также демократических и социалистических партий и групп.
Совет рабочих депутатов, заседающий в Государственной думе, ставит своей основной задачей организацию народных сил и борьбу за окончательное упрочение политической свободы и народного правления в России.
Совет назначил народных комиссаров для установления народной власти в районах Петрограда.
Приглашаем все население столицы немедленно сплотиться вокруг Совета, образовать местные комитеты в районах и взять в свои руки управление всеми местными делами.
Все вместе общими силами будем бороться за полное устранение старого правительства и созыв учредительного собрания, избранного на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права.
Совет рабочих депутатов».
Нефедов читал листовку, и все сильнее бледнело и подергивалось его лицо. Наконец он кончил чтение, затуманенными от слез глазами посмотрел на Васяткина, подошел к нему, положил руку на плечо и прошептал:
— Вот что… не соврал. Ну, слава богу. Весть-то такая. Хорошо…
В порыве сильной радости он обнял Васяткина и поцеловал его.
— Так значит — со свободой…
Но по мере того, как эта огромная радость, казалось, с каждой секундой все больше и больше заполняла все существо взводного, Васяткин хмурился и наконец, сжав брови, встал, отстранив от себя недоумевающего Нефедова, и сухо сказал:
— Нечего много радоваться. Что раскисать? Революция только начинается. Царя свергли, но его слуги остались дворяне, помещики и капиталисты, офицеры. Они подбираются к власти. Они борются против революции. С ними еще будет война за свою, рабоче-крестьянскую власть. Слез горьких много впереди.
— Эх, брат! — воскликнул Нефедов и, не закончив мысли, только махнул рукой.
Васяткин отобрал воззвание и, уходя, сказал:
— Вы товарищ, взводный, пока молчок. Надо солдат подготовить. Я сам это сделаю. А потом уж мы заставим офицеров сказать нам во всеуслышание о том, что царя нет, и о свободе. А не скажут, так мы сами скажем. А раньше времени болтать будем — арестуют, расстреляют. Толк небольшой выйдет.
Нефедов с готовностью обещал молчать.
* * *
Потеплело, и вечер этого дня был на редкость тихий, с прозрачным, теплым воздухом. Небо не играло пожаром, и заря спокойно, сияющая лиловой и фиолетовой красками, тихо угасала, прячась за окутанные туманом, точно задернутые синим шелком цепи гор и холмы. Только на востоке, где в темной, но прозрачной синеве раздумчиво мерцали крупными алмазами первые звезды, вздымались снежные кроваво-красные вершины Алагеза.
Читать дальше